Стакан воды.

— Где я могу найти фрау Ильзе Алнис? – обратился я к миловидной рыжеволосой женщине лет тридцати, сидящей за столом в кабинете. Женщина посмотрела на меня поверх очков в строгой роговой оправе, поправила пышную причёску, и молча, кивнула.

— Итак, фрау Алнис, позвольте представиться – помощник Специального Комиссара Совета Европы по экономической безопасности, старший инспектор финансовой полиции Гюнтер Шнитке. Вы догадываетесь – зачем я здесь?

Женщина побледнела, и недоумённо подняла голову.

Очнувшись от мыслей и почуяв неладное, я, наконец, обратила внимание на посетителя. Высокий, мощный, в аккуратном деловом костюме и плаще, он своей уверенностью и собранностью производил впечатление тревожное. На лице его было выражение натянутой доброжелательности. Хорош… Заметила я по привычке, находящейся в шаге от развода женщины, уже чувствующей вкус свободы…

— Нет, герр…

— Шнитке. Но если Вам удобно, то можете называть меня Гюнтером.

— Нет, герр Шнитке. Мне неизвестны обстоятельства, вынудившие Вас оторваться от важных дел в Совете Европы, и нанести мне визит. Чем же я обязана?

Аккуратные пальчики Ильзе забегали по столу, перебирая мелкие канцелярские принадлежности, плечи опустились, а гордый взгляд упал на стол. Видимо знает кошка, чьё мясо съела. Я достал из портфеля толстую папку с бумагами и положил на стол перед Ильзе.

— Здесь содержатся материалы негласной проверки вашего предприятия за последние два года. Поскольку именно Вы имеете несчастье возглавлять бухгалтерский отдел данного предприятия, то я и пришёл именно к Вам. Как официальное лицо, я должен объявить Вам все нарушенные вами законы и подзаконные акты, но я сэкономлю нам обоим время. Речь идёт о выведении из-под налогообложения трёхсот пятидесяти тысяч евро и нескольких там евроцентов, которыми, впрочем, мы можем пренебречь. В свете последних постановлений Сейма, вашему предприятию придётся вернуть все сокрытые доходы, и заплатить штраф в размере семидесяти пяти процентов от сокрытого. Лично Вам же грозит штраф в пятьдесят процентов от размера суммы сокрытого, и лишение свободы на срок до десяти лет в местах для лиц, осужденных за финансовые преступления. Места эти находятся в удалённых и крайне живописных уголках Норвегии. Впрочем, срок может быть продлён и до тех пор, пока вы полностью не выплатите штраф. У Вас есть сто семьдесят пять тысяч евро? Это могло бы здорово помочь сократить ваше пребывание в столь неподобающем для такой симпатичной женщины, месте. Впрочем, Вы так молоды, что, даже отсидев десятку, выйдете на волю ещё не очень старой. Вот только без гроша в кармане. Ваше имущество, за вычетом доли супруга и двоих детей, скорее всего, будет конфисковано. Конечно, никто их не выгонит на улицу – мы всё-таки Европа, а не какая-нибудь там Африка, но место жительства им явно придётся сменить на менее комфортабельное. Не расстраивайтесь, у Вас хороший муж, вряд ли он бросит детей в столь сложный момент. Другой вопрос – сможет ли он дождаться Вас? Десять лет знаете ли… Но как бы там не случилось – у Вас есть шансы выйти на свободу к тому моменту, как дети окончат институт. Можете даже успеть на их выпускной вечер. Если конечно будете хорошо зарабатывать в тюрьме. Иначе Вы не успеете и к выпускному. Я достаточно ясно обрисовал ваши перспективы, или у есть вопросы?

Все мои планы стремительно рушились, пока огромная кожаная папка, потертая от времени и груза чужих преступлений, с грохотом ложилась на стол. Я могу сколь угодно делать вид невинной овечки, но, кажется, уже бесполезно. Разумеется, я прекрасно знала, по какому поводу понадобилась инспектору. Зачем только ввязалась в это, ради не такой уж большой суммы, лучше бы отложила на несколько месяцев развод… Боже, какой зануда этот герр Шнитке… С таким вряд ли договоришься. Ужас охватывал все мое тело. Он говорил громким, поставленным голосом, чеканя каждое слово, словно молотком забивая его в самые недра сознания. И ему явно доставляла удовольствие эта роль разоблачителя. Словно хищник, загнал меня в угол и играл на нервах, зацепляя когтем самые болевые точки. Разум мой боролся с отчаяньем и искал пути избежать самого ужасного. Надо разрыдаться… Мужчины не выносят слез, может, что и выйдет…

На Ильзе было страшно смотреть. Руки у неё дрожали, а лицо, мало того что побелело, так ещё и покрылось красными пятнами. Она уронила коробку со скрепками, но даже и не заметила этого.

— Фрау Алнис, Вам есть, что сказать по поводу всего вышеназванного, или мы сразу поедем в тюрьму? Ну не молчите же, в конце концов, это где-то даже невежливо.

При слове “тюрьма” Ильзе закрыла лицо руками и разрыдалась. Я присел в кресло напротив и закурил сигарету. Могла бы, кстати, и кофе предложить, прежде чем рыдать. Ну да ладно, подожду.

Я докуривал уже вторую сигарету, когда плачущая Ильзе начала затихать. Она вытерла лицо руками, поправила платок на шее, и посмотрела мне в глаза:

— Герр Шнитке… Гюнтер… Извините, это так неожиданно… Хотите кофе?

— С удовольствием. Два сахара, пожалуйста.

Ильзе встала, поправила юбку, и подошла к электрическому чайнику, стоящему в углу на специальном столике. Включив его, она насыпала в чашки кофе и сахар.

Слезы мои не возымели должного эффекта. Эта государственная сволочь сидела и преспокойно наблюдала за моими страданиями и на лице его, кажется, не промелькнуло ни единой эмоции, ни капли сочувствия. Я фыркнула и закончила спектакль.

— Гюнтер, Вы же понимаете, что я эти деньги не себе в карман положила? Я всего лишь сотрудник на зарплате, хоть и высокопоставленный. Прибыль получают совсем другие люди.

— Ильзе, я всё прекрасно понимаю. Более того, и Комиссар это понимает, но – Ordnung muss sein! Мы не можем закрывать глаза на нарушения, и просто обязаны прореагировать.

Фрау Алнис разлила кипяток в чашки, поставила на поднос блюдечко с пирожными, и, пройдя через комнату, плавно покачивая выразительными бедрами, поставила его передо мной.

— Угощайтесь, прошу вас.

— Спасибо, вы очень любезны.

Я отхлебнул кофе и закурил ещё одну сигарету. Ильзе с интересом смотрела на меня.

Меня невероятно раздражало поведение этого господина. В его движениях, манере разговаривать, был молчаливый скепсис, наглость и в то же время такая обезоруживающая вежливость, что придраться не к чему. А в глазах не читалось ничего кроме уверенности и пронзительного наблюдения. Я привыкла видеть нечто другое в глазах мужчин… Интерес. Любование. Это могло бы сыграть мне на руку. Хм… Это, признаюсь, несколько ударило по женскому самолюбию.

— Гюнтер, поскольку Вы не волочёте меня за волосы в тюрьму, а сидите тут, и поддерживаете светскую беседу, попивая кофе, то я делаю вывод, что есть и другой выход из создавшегося положения. Мне очень не хочется в тюрьму, надеюсь, вы меня понимаете?

Я сделал ещё глоток, и затянулся сигаретой:

— Вы очень проницательны, фрау Алнис, это делает Вам честь. Другой выход существует. Вопрос в том – насколько он Вам подойдёт?

— Поясните.

Я внутренне ухмыльнулась, вздохнула с облегчением и легким разочарованием. Такой же кобель, как и всякий Инспектор. Я была совершенно уверена, что за свободу Гюнтер попросит не что иное, как обладание моим телом.

— Так вот – на прошлой неделе Сейм в качестве эксперимента принял закон, в котором допускает введение физических наказаний для лиц, совершивших преступления в финансовом секторе. Дело это для нас новое, многое ещё не отработано, но со временем всё наладится. Закон пока действует в, так сказать, тестовом режиме. Если приживётся, то его примут окончательно, внесут во все кодексы, тщательно распишут правила исполнения и процедуры во время экзекуции. Но пока мы действуем, как бы выразиться поточнее… по наитию. Правила есть, и нарушать их нельзя. Но не всё расписано досконально, поэтому приходится импровизировать.

Ильзе удивлённо раскрыла глаза:

— Физические наказания? Это что, мне отрубят руки?

— Нет, Ильзе, не волнуйтесь. Руки будут отрубать уличным воришкам и попрошайкам, в вашем случае это всего лишь порка.

— Порка? И как Вы это себе представляете?!

— Зачем мне что-то представлять? Есть чёткие инструкции. Например – “удары должны наноситься по обнажённым мягким частям тела, специально предназначенным для этого предметом. В виде исключения допускается использовать подручные средства, подходящие по конфигурации, размеру и весу”. То есть Вы вправе требовать настоящий кнут или плеть, но я вот считаю, что стоящий у вас в углу бамбуковый прут вполне подходит под описание “подручного средства, подходящего по конфигурации, размеру и весу”. Так же Вы вправе требовать присутствия при экзекуции адвоката, врача, мужа, детей, родственников, ксёндза. Хотя детей я бы Вам не советовал приглашать – у них может возникнуть психологическая травма. Впрочем, у мужа тоже, но тут уже вам виднее. Более того – Вы вправе требовать публичности наказания. Но тут придётся немного подождать, потому что у нас пока нет специально подготовленных для этого мест. С другой стороны, Вы можете отказаться от этих требований, и мы всё проделаем прямо здесь и сейчас. Можете потребовать двух свидетелей исполнения наказания, но это Ваше право, а не обязанность. То есть пока процедура наказания не утверждена окончательно, то возможны некоторые вариации исполнения, не нарушающие закон. Потом подпишем акт об исполнении, и всё! Вы совершенно чисты перед законом. Вас переведут из разряда обвиняемых в разряд свидетелей. Так же у Вас есть право с гневом отвергнуть эти новомодные предложения, и действовать по классической схеме — сесть лет на десять с выплатой ста семидесяти пяти тысяч евро. Кстати – если вам интересно – прокурор предлагал для Вас сто семьдесят пять ударов, но Комиссар, принял во внимание то, что вы женщина, наличие у Вас двоих детей, а так же то, что вы участвуете в благотворительной уборке улиц, и снизил количество до ста. Думайте – что Вы выберете.

Я откусил пирожное, отпил глоток слегка остывшего кофе, и откинулся в кресле, закурив очередную сигарету.

— У Вас прекрасный кофе.

На лице фрау Алнис отобразилось нешуточное волнение.

Вот это поворот… Герр Шнитке пустил стрелу прямиком в сердце, сам того не подозревая. С каждым его словом, у меня все сильнее кружилась голова, и теплело внизу живота. Мое второе я, темное и никому неизвестное, ликовало и рвало на части. А природная скромность и навязанные обществом общепринятые нормы заставляли возмущенно морщить носик и негодовать.

— Спасибо. Гюнтер, скажите, а что подразумевается под “обнажёнными мягкими частями тела”?

— Ну тут определение “обнажённые” не вызывает двоякого толкования. А мягкие части – это руки, ноги, спина и Ваша, такая симпатичная, пятая точка. Запрещено наносить удары по голове, так же и по лицу, поскольку оно является частью оной, по груди, по суставам, кистям рук и стопам ног. Ибо это негуманно.

Фрау Алнис неуютно заёрзала в кресле.

— То есть я должна буду раздеться перед Вами?

— Я могу отвернуться, или выйти, пока Вы раздеваетесь. Да и не надо обнажаться полностью. Можете оставить туфли, и одежду на верхней части тела – грудь и живот не подлежат воздействию при экзекуции. Хотя, поскольку Вы в платье – его придётся снять полностью. А то оно будет сваливаться вниз, и Вам придётся его держать. А это будет неудобно, поскольку вам так же надо будет удерживать медицинский зонд для снятия параметров тела.

— Зонд? А это что такое?!

Фрау Алнис с волнением посмотрела на меня.

— Ильзе, не волнуйтесь. Это стандартная процедура. Поскольку экзекуция будет происходить без присутствия врача, то необходим медицинский контроль. Зонд вставляется в… одно из естественных отверстий Вашего тела, и передаёт сигнал на компьютер, где специальная программа контролирует температуру, сердечный ритм, кровяное давление, и ещё какие-то параметры. Вдруг Вам во время исполнения станет плохо? Мы же не хотим, чтобы случился обморок, или хуже того – сердечный приступ? В этом случае наказание считается не выполненным, и вы пойдёте по классической схеме. То же самое случится, если он из вас выскочит. Наказание не засчитается, но в этом случае мы принесём вам официальные извинения, и будем ходатайствовать о предоставлении вам права на одну дополнительную передачу в месяц. Как вам такие условия? Если у вас нет веских доводов против, то может, приступим? Или – если нет – то мы можем поехать в полицейское управление. Впрочем, там Вами будут заниматься уже совсем другие люди.

На лице Ильзе отобразилась нешуточная борьба ума.

— Пожалуйста, не давите так на меня. Можно мне подумать пять минут? У Вас не найдётся сигаретки?

Я протянул фрау Алнис пачку “Данхилл Интернешнл” –

— Угощайтесь, пожалуйста.

Ильзе дрожащими руками вытащила сигарету, и неумело прикурила. Закашлялась, и недоумённо посмотрела на меня.

— Извините, наверное, это слишком крепкие для Вас.

— Ничего, для меня всё это слишком крепко…

Полтора года назад я в одиночестве возвращалась с работы уже за полночь, муж был в командировке и не мог меня встретить. В прекрасном настроении, я напевала что-то под нос, полностью погрузившись в приятные мысли о предстоящем дне рождении и праздничных хлопотах. Пока не услышала шаги позади себя, не успела оглянуться, огромная рука схватила меня за шею, а вторая закрыла рот. Некто уволок меня в глухой двор. Просить о помощи было некого, кричать бесполезно, деловой квартал, все давно разошлись по домам… Все мои попытки сопротивляться отзывались острой болью, пощечинами, заламыванием рук, в конечном итоге к горлу приставили нож. В ту ночь меня изнасиловали. Кончив, он словно сам себя испугался. Извинился и торопливо скрылся в ночи. Я не пошла в полицию. Это безвозвратно испортило бы мою репутацию. На негнущихся ногах добрела домой, быстро и неслышно прошла мимо комнат детей в спальню, сорвала всю одежду, бросила ее в стиральную машину и набрала горячую ванну. Меня пробирала дрожь, сердце стучало в висках.

Мне было стыдно, больно и… хорошо? Я не хотела верить в это хорошо, но я почувствовала некое удовлетворение. Муж мой не был пылким любовником и считал супружескую связь делом благородным и предназначенным в большей степени для продолжения рода и для здоровья, чем для чувственного наслаждения. И сколько бы я не показывала ему статьи новомодных докторов и психологов, он не желал заниматься «излишествами». Был всегда нежен, нетороплив и банален. Теперь же я впервые почувствовала порыв. Насильственный, жестокий, но настоящий, живой порыв, полный безумия и похоти. Да и боль в моем теле окрасилась странными оттенками.

После той ночи и появилась моя вторая сущность, темная и сладостно прекрасная. Месяц за месяцем я томилась, не спала ночами, прикасалась к себе, и ловила один за другим оргазмы, наполненные пугающими желаниями. Мне казалось, что я схожу с ума. И я пошла к самому лучшему психотерапевту, профессору Нойманну, надев темные очки, шляпку с кружевной вуалью и под другим именем. Слухи очень быстро разлетаются в нашем городе… Заикаясь и бледнея, давясь слезами и умирая от стыда, я поведала ему все. «Деточка, не волнуйтесь, я знаю, как это лечится», улыбаясь, обрадовал меня славный, седовласый доктор, лет 60.

Я качнула головой, стряхнув с себя воспоминания.

То, что предлагает герр Шнитке, внушало мне страх. 100 ударов, шутка ли. Но потерять свободу, разрушить все свои планы, о, это было бы гораздо чудовищней. Так что тут и думать нечего…

Фрау Алнис допила свой кофе, докурила сигарету и решительно встала.

— Я готова! Мне совсем раздеться? И куда встать? Или лечь?

— Нет, ложиться не надо. Комитет по Правам человека при Совете Европы запретил наказание женщин лёжа – это унижает их достоинство. Раздеваться полностью так же не надо – Вы можете оставить туфли, шейный платок, а так же бюстгальтер. Если он у Вас есть, конечно. Затем Вы подойдёте к своему столу, и облокотитесь на него руками или локтями. Можете лечь грудью, но Вам так будет неудобно стоять.

— А этот ваш… зонд… его когда?

— Перед тем, как начнём. Можете раздеваться, я отвернусь.

Я на самом деле отвернулся, достал из портфеля ноутбук и футляр с зондом. Ну почему современные технологии позволяют изготовить фотоаппарат размером с евроцент, но не могут сделать зонд меньше двадцати сантиметров в длину? И для чего ему толщина в пять сантиметров? Там что внутри – атомный реактор? Не знаю, может их выпускали для Африки, а потом в порядке реэкспорта они вернулись к нам? Если это так, то африканцы подложили нам очередную свинью. За моей спиной был слышен шорох снимаемой одежды. Я включил ноутбук и установил соединение с зондом. Зонд пискнул, и на экране ноутбука возникла пустая таблица.

— Я готова!

Я обернулся – у стола стояла практически обнажённая (и чертовски симпатичная) фрау Алнис, прикрывая низ живота руками. Которые, впрочем, тут же взметнулись к щекам.

— Это что?! Это ваш зонд?! Его для кого делали – для бегемота?! Я такого не вынесу…

— Успокойтесь, фрау Алнис! Чуть великоват, но ничего страшного – Вы привыкнете. Я, конечно, извиняюсь перед Вами, но поверьте – это стандартная продукция от “Норд-Вестерн Медикл Индастриз”. Впрочем, после экзекуции, Вы вправе подать на них жалобу.

Ильзе в ужасе вытерла лоб, зацепила свои очки. Они упали, и следующим движением Ильзе наступила на них. Раздался противный хруст раздавливаемых линз от Карла Цейсса.

— О, Боже, что я наделала?! Я же ничего не вижу!

— Это очень печально. Очень. Потому что теперь я буду вынужден отменить экзекуцию.

— Почему? Как отсутствие очков может помешать?

— Понимаете ли, фрау Алнис, правила требуют, чтобы Вы были полностью обнажены ниже пояса…

— И что?! Вы не видите что ли, что более обнажиться уже невозможно?! Или Вам тоже нужны очки?!

— Нет, очки мне не нужны. Но я вижу у Вас волосы в зоне, так сказать, бикини… Очень аккуратная стрижка, но тем не менее если об этом станет известно, то какой-нибудь ушлый крючкотвор сможет заявить о нарушении правил, и оспорить результат проведения экзекуции. Мне грозит взыскание по службе за нарушение, а Вы отправитесь в тюрьму. Я вынужден требовать от вас соблюдения правил, но Вы вправе потом подать на меня жалобу. Вы можете как-то удалить волосы?

По лицу Ильзе снова потекли слёзы.

— Гюнтер, Вы издеваетесь?! Это же абсурд. Да и как? Я, конечно, могу снова одеться, но я не дойду до салона эпиляции без очков через полгорода. К тому же он давно закрыт.

— Ну, поищите в сумочке – может у Вас есть бритва?

— Откуда? Я же не мужчина…

Ильзе повернулась, нащупала свою сумочку, и зарылась в её недра. Через пару минут поисков, она вытащила оттуда маникюрные ножницы.

— А это подойдёт?

— Не знаю, попробуйте.

Ильзе попробовала ухватить пару волосков и отстричь их, но сразу стало понятно, что без очков эта затея обречена на провал. Она глубоко вздохнула…

— Гюнтер, Вы сможете оказать помощь женщине в безвыходном положении?

— С удовольствием. Что я могу для Вас сделать?

Вместо ответа Ильзе протянула мне ножницы.

— Хорошо. Сядьте на стол, и … ну Вы поняли – мне нужен доступ к объекту стрижки.

Фрау Алнис забралась на свой стол, широко развела колени в стороны. И густо покраснела.

— Так пойдёт?

— Вполне. А теперь не двигайтесь, а то я могу Вас поранить. Кстати – подержите пока зонд под мышкой что ли. Дело в том, что нам запрещено правилами вводить его холодным – женщина может испытывать дискомфорт при этом. Но эти умники из Совета Европы не подумали – а где я его буду греть? Так что извините за эту недоработку.

Ильзе обречённо кивнула, и зажала зонд под мышкой. Я же аккуратно брал пальцами по несколько волосков, и срезал их маникюрными ножницами поближе к телу.

Происходящее не укладывалось у меня в голове. Идиотские правила, идиотский зонд, идиотские очки. А герр Шнитке, да он просто издевается. Как можно быть таким дотошным и нудным человеком. Ужасно. Я практически голая, а он даже бровью не повел. И теперь взялся помогать, как ни в чем не бывало. Боже, как стыдно…

Тут я обратила внимание на руки Гюнтера и вздрогнула. Большие, с выразительными венами… Они были удивительно похожи на руки насильника, разбередившего тайные уголки моей сексуальности. Воспоминание, аккуратные прикосновения Инспектора и поза, делавшая меня совершенно беззащитной, зажгли внизу живота огонек. Я закусила губу, чтобы как-то сдержать предательски сбившееся дыхание.

У фрау Алнис была потрясающе гладкая и приятная наощупь кожа. Вы должны понять, что проделать эту процедуру не касаясь тела женщины, весьма затруднительно. А чтобы удалить некоторые волоски, пришлось перебирать и прижимать некоторые складочки её тела. Хорошо, что волос было немного, и на их удаление ушло минут двадцать. К концу стрижки я заметил, что Ильзе сдерживает дыхание, щёчки у неё заметно порозовели, а под чашками бюстгальтера отчётливо выделялись торчащие соски. Из приоткрытой щёлочки показалась капелька, и потекла к анусу. Ильзе видимо тоже это почувствовала, поскольку заметно напряглась.

— Не волнуйтесь, фрау Алнис, я уже закончил. Слезайте со стола, снимите с зонда стерильную упаковку, примите соответствующую позу, и введите его. Куда – на Ваш выбор, закон тут даёт вам полную свободу. Полностью – необязательно, но хотя бы на две трети, а то прибор не будет правильно функционировать.

Ильзе, ворча, слезла со стола:

— Ну спасибо за такой выбор. Какой у нас закон – просто верх гуманности и предусмотрительности. Выбора у меня на самом деле нет никакого.

И она, облокотившись на стол одной рукой, и широко расставив ноги, попыталась ввести зонд себе во влагалище. Зонд упорно не лез.

Какого черта я делаю… Этот зонд изобретал озабоченный, не иначе. А Инспектор стоит и пялится… Впрочем непонятно, вызывает ли это в нем хоть какие-то эмоции. Ох, как же он бесит! Тем не менее, мне не хотелось выглядеть перед Гюнтером нелепо, и я решила привлечь его, заодно пококетничать и понаблюдать за реакцией.

— Гюнтер, извините, но мне снова нужна ваша помощь. У меня не получается… А Вам, как мужчине, должен быть знаком этот процесс. Сможете?..

— Конечно. Давайте его сюда. А теперь положите обе руки на стол, глубоко вдохните, и постарайтесь расслабиться.

— Вы надо мной смеётесь? Какое тут “расслабиться”?

— Ильзе, для вашего же блага…

Я присел перед изогнутой женщиной на колени, и, положив левую ладонь ей на попку, аккуратно провёл зондом по щёлке. Ильзе вздрогнула. Я успокаивающе погладил её по попке, и, смочив головку зонда, повёл к дырочке и аккуратно надавил. Зонд углубился на пару сантиметров. Чуть покачивая его, я надавливал лёгкими толчками. Ещё пара сантиметров, ещё три… Зонд пошёл заметно туже, а Ильзе часто задышала. Стараясь, чтобы движения были естественными, и напоминали лёгкие фрикции, я аккуратно проникал всё глубже в тело женщины. Впрочем, проникал не я, а этот проклятый зонд. Фрау Алнис время от времени вздрагивала и издавала тихие стоны. А стенки её влагалища крепко сжимали зонд. Наконец необходимые пятнадцать сантиметров достигнуты. На это ушло минут пять.

Боооже, герр Шнитке, а вы не так уж безнадежны. Какие руки… Он действовал так умело и чувственно. Я ощутила его увлеченность, обжигающий взгляд на своем теле. При всей комичности и нелепости ситуации, у меня не получалось не возбуждаться. Это было неловко, мне хотелось, чтобы он видел меня безразличной, чопорной, строгой… А вот его, кажется, мое возбуждение не очень смущало. Он наслаждался моей беспомощностью, еще бы, на кону свобода…

— Ильзе, держите его, чтобы не выскочил. Надо подождать пару минут, сейчас пойдут показания.

Фрау Алнис протянула руку под животиком, и аккуратно взяла зонд в ладошку.

— Как Вы себя чувствуете?

— Спасибо, немного непривычно, но неплохо. Думаю, что справлюсь. Давайте уже покончим с этим делом, начинайте, Гюнтер.

Я взял бамбуковый прут, и протёр его дезинфицирующим составом. Потом сел в кресло напротив женщины и взглянул в ноутбук. По экрану поползли извилистые линии, и замелькали какие-то цифры. Зонд начал давать показания. На лбу Ильзе выступили маленькие капельки пота. Она облокотилась на локоть, и с интересом посмотрела на меня:

— Ну как там?

— Прекрасно. У Вас слегка повышены ритм и давление, но это объясняется волнением, а в остальном все показатели просто замечательны.

Я обошёл стол, и встал с другой стороны фрау Алнис, помахивая бамбуковым прутом.

— Итак – приступим! Я наношу удар, а Вы громко и чётко ведёте счет. Этим дополнительно проверяется ваше состояние.

— Герр Шнитке, прошу Вас, начинайте уже! Мне очень неудобно стоять перед вами в таком виде.

Лечение седовласого доктора заключалось в болевых воздействиях. «Вашу девиацию, деточка, нужно кормить, иначе она всерьез сведет Вас с ума», все так же улыбаясь, преспокойно заявил светило психиатрии. И поведал о кнутах, плетках, зажимах и вагинальном массаже для высвобождения сексуальной энергии. Я встала и ушла, громко хлопнув дверью. Меня до глубины души возмутило то, что он сказал. Я, пришла за помощью, а он… Я думала гипноз, таблетки, горячие источники. Но такое… Старый, похотливый кобель, да за кого он меня принимает. Однако спустя ещё месяц, я сдалась. Профессору Нойманн ничуть не сомневался, что я вернусь. Он велел мне снять трусики, задрать платье и лечь на кушетку. Я обреченно исполнила. Подойдя, он стал растирать мою попку, шлёпать, снова растирать, шлёпать сильнее… Было странно и унизительно, но приятно… Затем доктор взял плеть. Выглядело это весьма устрашающе… 10 хлёстких ударов, действительно болезненных, от которых я хотела сбежать, но Нойманн взял мои запястья и крепко держал. После он перевернул меня на спину, надел хирургические перчатки проник во влагалище, неизменно улыбаясь и приговаривая «не волнуйтесь, деточка». Его пальцы совершали невероятные па, на которые моё тело отозвалось незамедлительно и не единожды… Так началось моё знакомство с болью. От сеанса к сеансу количество ударов и инструменты, которыми манипулировал профессор, менялись. Все происходило постепенно и мягко, я входила во вкус. Ни разу я не обнаруживала следов на своей попке, это восхищало меня и вызвало чувство благодарности, он никоим образом не скомпрометировал меня перед мужем. Впрочем, со временем муж стал интересовать меня всё меньше, и я всерьез начала задумываться над разводом и искать пути отхода. Мне нужны были деньги, чтобы приобрести собственную недвижимость и уйти тихо, независимой и с детьми. Собственно поэтому я и связалась с финансовыми махинациями…

Итак… Предложение Гюнтера вызвало у меня смешанные чувства. Я была знакома с поркой. Но максимум, который герр Нойманн счел нужным – 50 ударов кнутом. А бамбуковый, да еще 100 ударов, вселял в меня ужас. С другой стороны, боль и удовольствие уже настолько тесно сплелись в моем сознании, что страшно было ещё и от того, что порка могла довести меня до состояния крайнего возбуждения. И мне было бы стыдно выдать это. К тому же нудный Инспектор мог в этом случае счесть экзекуцию не достаточной мерой наказания. Я волновалась, но хотела, чтобы все поскорее разрешилось.

Я взмахнул рукой. Раздался свист рассекаемого воздуха, короткий женский визг, а спустя пару секунд напряжённый голос чётко произнёс:

— Один.

А поперёк попки Ильзе появилась вздутая белая полоса, которая впрочем, быстро налилась красным.

Снова свист, визг, и ещё одна полоса…

— Два!

Конечно я наносил удары не в полную силу — задачи убить или покалечить женщину у меня не было.

Но и воспитательный момент нельзя было упускать из вида.

— Десять!

Голос фрау Алнис стал хриплый, но визжать она перестала. Только вздрагивала всем телом при очередном ударе.

— Двадцать!

На спинке Ильзе выступила испарина. Я перенёс удары на внешнюю сторону бёдер.

— Тридцать!

Я вдруг заметил, что зонд, сантиметров пять которого были до этого видны снаружи, целиком исчез во влагалище фрау Алнис. Более того — она продолжала давить на него пальчиком.

— Сорок!

Фрау Алнис уже, не стесняясь, выдавливала зонд наружу мышцами влагалища на добрых десять сантиметров, а потом рукой заталкивала его обратно.

— Пятьдесят!

К этому моменту Ильзе уже совершенно свободно вводила зонд в себя, а он легко выскакивал наружу. По левой ножке потянулась блестящая мокрая полоса её выделений.

— Почему Вы остановились, Гюнтер?

Фрау Алнис подняла голову. На меня смотрело лицо в каплях пота, с потёкшей косметикой, в обрамлении растрёпанных волос.

— По инструкции после пятидесятого удара, Вам, как женщине, положен десятиминутный перерыв. Оставайтесь, пожалуйста, на месте. Хотите кофе?

— Благодарю Вас, Гюнтер, Вы очень любезны. Но лучше принесите мне воды. Холодильник рядом с чайником.

Итак, 50… Все тело ныло, ни ноги, ни руки не слушались. Боль от бамбука была острой, пронзительной, сквозной, тяжелой… Она окутала все моё существо, и последние 10 ударов я уже сжимала зубки и едва сдерживалась, чтобы не дёрнуться в сторону, дабы увернуться. Но и возбуждения было столь нестерпимым и ярким, что контролировать себя я не могла. О, этот проклятый зонд, ммм… Я сжала влагалище и вздрогнула. Черт… Гюнтер наверняка ведь заметил… Стоит уточнить, насчёт правил…

Я достал бутылку «Эвиан», налил воду в стакан, и протянул его фрау Алнис. Ильзе легла грудью на стол, схватила стакан, и, постукивая зубками по стеклу, большими глотками выпила воду. Потом перевела дух.

— Можно многое забыть в жизни, но этот стакан воды я не забуду никогда. Гюнтер, а объясните правила исполнения экзекуции, а именно — что запрещается делать женщине во время её проведения? А то я боюсь случайно что-нибудь нарушить.

Ильзе смотрела на меня широко открытыми глазами, и, судя по периодически напрягавшимся мышцам её плеча, продолжала играть с многострадальным зондом.

— Видите ли, фрау Алнис, чётких правил пока нет. Есть инструкции и рекомендации, которые касаются, в основном, меня. Вы же вольны делать что угодно. Но чтобы экзекуция была засчитана, Вы обязаны выполнять мои указания. То есть не покидать место проведения до его окончания, и не сопротивляться. Хотя это было бы глупо, учитывая, что Вы согласились добровольно. Можете хоть песни петь. Или — хотите, я включу телевизор? Сейчас как раз показывают заседание Комитета Коммунальных служб при Совете Европы. Доктор Швайне обещал очень интересный доклад на тему уборки мусора в больших городах.

— Нет, спасибо, Гюнтер, я как-нибудь в другой раз послушаю доктора Швайне. Почему бы Вам не продолжить?

— Но, фрау! У Вас ещё три минуты отдыха. Я не могу нарушить инструкции!

Да черт бы Вас побрал с вашими инструкциями! Он издевается, он точно издевается.

Мне было стыдно за свою похоть, за то, что он, возможно, мысленно уже называет меня шлюхой и презирает.

Но мне нестерпимо хотелось, чтобы он сделал хоть что-то. Мое тело настойчиво требовало разрядки…

— Даже если фройляйн Вас просит? Я же не прошу прекратить экзекуцию, и Вы начинаете её раньше не по своему хотению. Это я прошу её продолжить. Вы же добрый человек, и можете пойти навстречу женщине?

— Да, пожалуй, Вы правы, фрау Алнис. Думаю, что в данном случае выполнение вашей просьбы — это не нарушение. Вы готовы?

Ильзе кивнула головой, и приняла позу поудобнее.

— Начинаем!

Свист бамбука. И твёрдый голос Ильзе:

— Пятьдесят один!

И ещё одна красная полоса чуть выше попки.

На счёте «семьдесят» медицинский зонд летал во влагалище фрау Алнис, как челнок на ткацкой фабрике, куда меня в детстве водила мама. Но, тем не менее, Ильзе твёрдо вела счёт. Правда она почти перестала реагировать на удары.

— Семьдесят пять!

Я бросил бамбуковый прут на стол, и сел в кресло, вытирая пот со лба. И задумчиво смотрел на легко исчезающий во влагалище Ильзе зонд. Да-а, чего-то они не учли, эти умники из Совета Европы. Вряд ли мы победим экономическую преступность такими методами. Из задумчивости меня вывел тихий прерывистый голос:

— Гюнтер… Вы куда… пропали?

Ну что опять… Я летала, и почти, почти… А он. Я посмотрела на него, сидящего в кресле. Этот статный мужчина, с большими руками, с терпением и спокойствием сказочного Дракона, изящным садизмом хищника… Я посмотрела и поняла, что хочу его как никого раньше не хотела.

— Прошу меня извинить, фрау Алнис, у Вас второй перерыв. Я забыл его объявить. Вы вправе подать на меня жалобу…

— Перестаньте, Гюнтер, я не буду на Вас жаловаться. А Вы не могли бы встать не сзади меня, а спереди, когда продолжите? А то я чувствую себя ужасно одинокой, глядя в стену… Это не противоречит каким-нибудь инструкциям?

— Ничуть. Но тогда мне придётся наносить удары и по вашей спине, которая, пусть и частично, но содержит элементы одежды. А это запрещено.

— Это не проблема.

Ох, опять твои идиотские инструкции. Снять бюстгальтер оказалось хоть и не проблемой, но неожиданно более болезненно, чем я могла себе представить. Только сейчас я поняла, что чуть ниже бюстика вся моя спина в рассечениях, которые ужасно щипали от прикосновений. Еще 30, как… Меня на миг охватила паника, от меня живого места не останется… Между ног сладко заныло и теплая волна прошлась по телу, заставляя ни о чем не думать.

Фрау Алнис легла грудью на стол, чуть поморщившись, завела свободную руку за спину, и одним движением расстегнула бюстгальтер. Потом снова приподнялась на руке. Кружевное изделие, явно французского происхождения осталось лежать мёртвой тряпочкой, а над столом тяжело покачивалась освобождённая грудь с торчащими сосочками. Я обошёл женщину, и посмотрел ей в глаза. Казалось, что они смотрят в разные стороны. Тушь текла уже по губам.

— Гюнтер, а что будет, если я по каким-то причинам не смогу считать?

— Это не страшно. Пока я вижу, что Вы в сознании, то я и сам смогу продолжить счёт.

— Спасибо, Гюнтер, я очень надеюсь, что не нарушу какие-нибудь инструкции.

И её взгляд сфокусировался чуть ниже пряжки моего ремня. Там и так уже было тесновато, ибо невозможно оставаться бездушным роботом, глядя, как женщина перед тобой получает удовольствие пополам с болью. А теперь и вовсе брюки заметно оттопырились. Я, было, смутился, но потом решил брать пример с фрау Алнис — та вон чего вытворяет без малейшего смущения.

Я, наконец, увидела перед собой Инспектора. Как же он хорош… Напрягшаяся между ног плоть, ясно дала понять, что он вовсе не бесчувственное воплощение закона. И вот они, огоньки в глазах… Да еще какие. И у Вас значит девиации, герр Шнитке, приятно познакомиться. Я возликовала и со стоном сжала чертов зонд.

— Второй перерыв короткий, всего пять минут. Вы готовы?

— Начинайте, герр Шнитке.

Далее события понеслись как пришпоренная лошадь.

Взмах, свист бамбука…

— Семьдесят шесть! — произнесла фрау Алнис, и с быстротой, напоминающей бросок гремучей змеи, протянула руку, расстегнула молнию, и, отодвинув трусы в сторону, схватила член…

Я нанёс ещё один удар.

— Семьдесят семь! Успела сказать фрау Алнис, и с неожиданной силой потянув член к себе (а вместе с ним и меня) взяла его в рот…

Вы когда-нибудь слышали, как мурчит снежный барс? Я как-то видел это действие по Энимал Планет. Именно такие же звуки издавала сейчас Ильзе. Она извивалась на столе как змея, не забывая о зонде, а другой рукой и ртом — думая обо мне.

Взмах, свист…

— Семьдесят восемь! — чётко произнёс я, понимая, что фрау Алнис сейчас, по вполне уважительным причинам, говорить не может. И ещё я понял, что сейчас случится беда. Двухмесячное воздержание и события последнего часа давали о себе знать. Ещё пара движений ласкового язычка Ильзе, и…

— Семьдесят девять!

— Восемьдесят!

— Восемьдесят один! — зачастил я, а фрау Алнис с удвоенной энергией принялась за член. И за зонд.

— Восемьдесят два!

— Восемьдесят три!

— Восемьдесят четыре! — выкрикивал я, чувствуя, как внутри нарастает что-то. А ноутбук предостерегающе пискнул, и я увидел, как на экране зелёные цифры и линии сменились красными, постоянно меняющимися…

— Восемьдесят четыре!

— Восемьдесят пять!

— Восемьдесят шесть!

Я уже знал, что сейчас «что-то» вырвется прямо в рот фрау Алнис… которая, вдруг, выгнулась дугой, задрожала…

— Восемьдесят семь!

— Восемьдесят восемь!

— Восемьдесят девять!

Сперма толчками изливалась в рот Ильзе, она три раза сильно вздрогнула, и схватила член двумя руками…

Я не успею сделать сто ударов… Сейчас проклятый зонд выскочит, и экзекуция будет признана недействительной… Бедную женщину упекут в тюрьму на край света, и заставят платить неподъёмный штраф. А её босс наймёт другого бухгалтера, и уедет отдыхать на Канары.

Эти мысли пронеслись в голове как молния в долю секунды. И я вспомнил приписку к инструкции мелкими буковками… Размахнулся изо всех сил — прости, Ильзе, — примерился…

— Девяносто!

Бамбуковый прут, не выдержав удара, переломился пополам. А Ильзе упала на стол, выпустив член изо рта. Её тело била крупная дрожь, а на экране вместо сердечного ритма, бежали ровные линии…

Не буду врать, что я не испугался. Но потом понял, что Ильзе просто не удержала зонд. Женщина лежала на столе без движения, а из уголков её рта стекала сперма. Я проверил пульс — есть, дыхание — есть. Уже хорошо. Потому что в остальном она не подавала признаков жизни. Я аккуратно перенёс фрау Алнис на диван, и положил на животик. Потом прикрыл найденным у холодильника пледом, и, как мог, привёл в порядок её лицо. И сел составлять акт о выполнении экзекуции. Подписал. Закурил. Потом нашёл в холодильнике бутылку бурбона, и налил себе на два пальца.

— Гюнтер, что это было?

Я обернулся — с дивана на меня внимательно смотрела фрау Алнис.

— Я не хочу показаться бестактным, но, по-моему, Вы испытали сильнейший оргазм.

— Разве такое бывает? Я считала оргазмом то, что у меня случалось и ранее. Но теперь понимаю, что это была просто его бледная тень. Вас не затруднит дать мне стакан воды?

— Видимо бывает, раз такое случилось с Вами.

Я принёс фрау Алнис стакан воды, и, помолчав, добавил:

— Впрочем, со мною тоже…

Фрау Алнис, не торопясь, отпивая по глоточку, и видимо вспомнив некоторые детали нашего общения, задумалась.

Я ощущала себя Фениксом, возрожденным из пепла. Ни один сеанс профессора Нойманна не давал мне такого ощущения легкости и полета, и такого космического оргазма… Я зачарованно смотрела на Гюнтера, к которому снова вернулось самообладание и он надел маску серьезности. Мне уже не было стыдно, однако я поразилась своей смелости и наглости. Никогда в жизни я не совершала ничего столь решительного, отчаянного, похотливого.

— Надо же, никогда не думала, что способна на такое. Как я схватила Вас за член… И этот зонд… Можно теперь я позволю себе бестактность? Когда проектировали этот зонд, они не с вас ли мерку снимали?

И фрау Алнис устало улыбнулась.

— Нет, Ильзе, я не знаком ни с кем из «Норд-Вестерн Медикл Индастриз». Это случайность.

— Гюнтер, я боюсь спросить — не нарушила ли я какие-нибудь правила? И когда мы продолжим? Мне ведь оставалось ещё десять ударов. Последнее, что я помню, это ваш возглас — «Девяносто!» А дальше был взрыв мозга. Или я провалила экзекуцию, и мне её не засчитают?

— Всё в порядке, фрау Алнис, я уже составил акт об исполнении. Вам осталось только подписать его. Я понял, что вы сейчас потеряете зонд, и вспомнил приписку к инструкции — «При поломке инструмента для исполнения экзекуции, и невозможности заменить его на другой — экзекуция считается выполненной полностью, если к тому моменту она завершена на девяносто процентов». Так что вы теперь абсолютно чисты перед законом. Поздравляю вас. И извините — мне пришлось сломать ваш бамбук.

— Ничего, я как-нибудь это переживу. Значит, теперь зонд можно вытащить?

— Так он всё ещё у Вас?!

— А где же ему быть?

— Я думал, что Вы его потеряли в момент оргазма.

— Нет, Гюнтер, я понимала, что мне нельзя это делать, и сильно сжала ноги. Боюсь, что теперь так просто мы его не достанем.

— Но Вы уверены? Почему же тогда он не передаёт информацию? Смотрите — у вас отсутствует сердцебиение, и нет температуры тела!

Ильзе усмехнулась:

— Поверьте, Гюнтер, если бы он вдруг оказался у ВАС внутри, Вы бы были в этом уверены. Видимо проклятая машинка сломалась. Как и мои последние два вибратора.

И фрау Алнис смущённо улыбнулась.

Ах эти мужчины… Иногда их так легко заманить и обхитрить. Разумеется, я могла расслабить мышцы и высвободить несчастный зонд, но мне снова хотелось чувствовать участие Гюнтера, завлечь его, побудить прикасаться ко мне… Морщась от боли, я легла на спину, смущенно распахнув ножки.

Она оказалась права. Проклятый зонд оказался неисправен, и к тому же застрял намертво. Мне с большим трудом удалось вытащить его из тела Ильзе. Пришлось прибегнуть к легкой оральной стимуляции женщины, иначе её вагина ни за что не хотела отдавать добычу. Фрау Алнис лёжа на иссеченной спине, и поддерживая руками разведённые колени, направляла мои действия. А когда окаянный зонд таки вылез на свет божий, неприлично громко чпокнув на прощание, то Ильзе в растерянности сказала:

— С ним было неудобно, но сейчас внутри такая неприятная пустота образовалась. Заполни её…

И, взяв меня за руку, потянула к себе…

Но эта история уже не имеет к экзекуции никакого отношения. За исключением того, что Ильзе было очень неудобно лежать на спине.

Гюнтер усмехнулся, кажется, только теперь, поняв мою хитрую уловку. Он придавил меня сверху, вошел мягко, до упора и замер. Его взгляд пронзал меня насквозь, рука слегка сжала шею, второй он гладил меня по волосам. Я нетерпеливо заерзала, он совершил пару медленных, глубоких фрикций и… снова замер. Таким манером он скоро довел меня до состояния исступления, заставляя рычать, впиваться укусами в его плечо и умолять не останавливаться. Ноющая спина, и давление сильного тела сверху, вызывали двоякое ощущение паники и блаженства. Наконец, движения его обрели резкость и частоту, он вжимал меня в диван, терзая зубами соски и шею… Весь последующий час он не отрывался от меня ни на секунду, с жадностью дикого зверя брал в немыслимых для меня позах. Поразительно, на что способно человеческое тело…

Спустя час фрау Алнис — умытая, одетая, причёсанная и накрашенная – стояла, облокотившись на стол (сидеть ей было трудновато), и задумчиво смотрела на меня сквозь найденные случайно свои старые очки.

— Гюнтер, как мне теперь быть? Если я начну рассказывать дома про всё, что случилось, то наговорю лишнего. Утаить не удастся — у меня следы по всему телу.

— Я бы посоветовал тебе придумать командировку, а самой уехать куда-нибудь на побережье. И пожить там недельки две. В том спокойствии и придёт к тебе понимание и осознание.

— Ну а ты?

— Ну а мне теперь три дня отписывать бумаги о проведённом мероприятии, и отчитываться за испорченный прибор. Но это уже мои сложности. Я очень рад за тебя, Ильзе, что эта история завершилась благополучно. Я имею в виду неприятности с законом. Ну а твоего босса мы постараемся взять за хобот. Теперь, когда я знаю некоторые тонкости проведения экзекуции, я уже догадываюсь — кого к нему направить. Есть у нас один любитель… Нетрадиционных отношений. Ну а ты извини меня, если что… У меня ведь это первый раз.

Ильзе удивлённо посмотрела на меня.

— Надо же, а я подумала, что ты каждый день этим занимаешься. Впрочем, у меня это тоже, в некотором роде, первый раз. И одно и другое… Понимаешь, о чём я?

Я согласно кивнул, и встал с кресла.

— До свидания, фрау Алнис. Постарайтесь более не вступать в конфликт с законом. Вот моя визитка — звоните, если вдруг… Если что…

Я как-то замялся, а Ильзе подошла ко мне и, встав на носочки, поцеловала.

— До свидания, герр Шнитке. И не переживайте — никто бы не сделал это лучше Вас.

Я, молча, повернулся и вышел из кабинета.

На писанину ушла неделя. Я написал рапорт, а потом прошёл проверку на полиграфе. Затем предстал перед Комиссией Финансового Комитета. Затем написал ещё два рапорта, и прошёл ещё одну проверку на полиграфе. Нет, никто меня не обвинял, в чём бы то ни было. Комиссии было интересно — как так получилось, что суровое наказание (по замыслу) вдруг превратилось в источник удовольствия? И не повлечёт ли подобная практика новый всплеск преступности? Поступили предложения посылать на исполнение наказаний сотрудников нетрадиционной ориентации — к женщинам. Кого посылать к мужчинам, начали было думать, но тут депутат от нетрадиционалов Герр Шпритце заметил, что лиц нетрадиционной ориентации среди мужчин скоро станет больше, чем традиционной. А, следовательно, придётся менять определение традиционности, что в свою очередь повлечёт изменения в определении… Обсуждение закончилось дракой, где пострадал профессор Шульке — противник нетрадиционности — ему вылили на голову бутылочку чернил. Зато Герру Шпритце кто-то (скорее всего) плюнул(?) на спину. Его коллега профессор Взаддолбайтен пытался под шумок протащить резолюцию о наказании натуралов активными меньшинствами, но недобрал пару голосов. Так же в техническом отделе обеспечения наказаний поднимался вопрос — по чьей вине дорогостоящий прибор вышел из строя. Представитель фирмы-изготовителя Герр Швабке настаивал на нарушении условий эксплуатации. Но мои показания на полиграфе подтвердили правильность эксплуатации. Ушлый адвокат «Норд-Вестерн Медикл Индастриз» Герр Шпротке пытался пришить мне нарушение инструкции в той части, где я позволил сократить перерыв подвергшейся наказанию фрау Алнис. На что я ему посоветовал, прежде чем выпускать на рынок столь дорогие и точные приборы, отработать технологию их изготовления на производстве вибраторов. Представитель же технического отдела Герр Шоттки настаивал на производственном браке и несовершенстве конструкции. Спорящие опять разделились на два лагеря, обсуждение плавно переросло в драку, где профессору Шайзе вырвали кусок бороды. Комиссар успокоил меня, сказав, что в худшем случае у меня вычтут из зарплаты три тысячи семьсот евро, но мне, как сотруднику Комиссариата положена двадцатипроцентная скидка. И далее в том же духе.

По совету Гюнтера, я придумала себе командировку и сняла чудесный домик прямо у моря. Зализывала раны, прогуливалась по туманному, осеннему побережью, наслаждалась волнами и криками чаек. С лица моего не сходила улыбка, а мысли то и дело возвращались к Инспектору. Несколько раз я набирала его номер. И не звонила. Я боролась со своими «хочу» и «нельзя». Размышляла о разводе, теперь мне было очевидно, что никаких других вариантов быть не может и мне хотелось ускорить этот малоприятный процесс.

А еще много, неприлично много мастурбировала… Рассечения затянулись, тоска по Гюнтеру его «зонду» стала нестерпимой и я позвонила.

А сегодня наконец-то позвонила Ильзе. И рассказала, что хоть перед законом она и чиста, но её всё равно мучает совесть из-за недополученных по техническому недоразумению десяти ударов. И что вообще это сексизм — ограничивать право женщины на наказание только из-за того, что она женщина. И она требует от меня исполнения наказания полностью — вместе с отменёнными Комиссаром семьюдесятью пятью ударами. Подходящие бамбуковые прутики она уже купила. А когда я заметил, что медицинский зонд вышел из строя, а новый мне выдадут нескоро, то она ответила, что знает, чем его можно с успехом заменить. Я догадываюсь, что она имеет в виду. Я записал адрес и купил упаковку «Эвиан». И стакан. Через час я выезжаю на побережье.

Я завёл машину, и ожидал разрешающего сигнала светофора на выезде на шоссе, ведущему к побережью. Кто-то может и спросит — Гюнтер, а какого хрена тебе вздумалось ломать бамбук на заднице какой-то местной шлюхи? Трахнул бы её в рот, а потом написал бы в отчёте, что она не выдержала экзекуции. И отправили бы её в норвежские морозы, навесив заодно и порчу казённого имущества. И дальше гонял бы балду в Совете Финансовой Безопасности. Недалёкие люди… У них религия заменяет совесть. У кого есть совесть — слушают её. У кого нет — слушают то, что им диктует религия. У меня есть долг перед этим городом. И хоть так, но я постарался его отдать.

Началось всё это в славном городе Франкфурте. Не в том, который на Одере, и который мы и за город-то в общем не считаем, а в настоящем Франкфурте — который на Майне. Я там служил в Криминальполицай, и честно гонял местных проституток и мелких жуликов, без всякой надежды на карьеру, пока однажды утречком нас не собрал Бригадекомиссар, и не задал один вопрос:

— Так вот, мои дорогие, кто ответит на один простой вопрос, получит тысячу евро. Сколько будет тринадцать умножить на восемнадцать? Считать в уме!

Чёрт меня дёрнул поднять руку и ответить:

— Двести тридцать четыре, герр Бригадекомиссар!

Я решил, что тысяча евро мне весьма пригодится после довольно затянувшегося развода. У Комиссара вытянулось лицо. Впрочем, у других сослуживцев тоже.

— Ну-ка, ну-ка — а как ты догадался?

— Я не догадался, я сосчитал. Всё очень просто, герр Комиссар — надо восемнадцать умножить на десять, а потом к полученному результату прибавить тридцать шесть и восемнадцать. То есть недостающие три раза по восемнадцать.

Комиссар попытался что-то посчитать на бумажке, но потом бросил это дело:

Раз ты такой умник, Гюнтер, то вот тебе твоя тысяча.

И протянул мне чек.

— А заодно и предписание — завтра в 08.00 явиться в распоряжение Отдела Финансовой Безопасности Европейского Центрального Банка. Тысяча — это твои подъёмные. Они просили прислать кого-нибудь посообразительнее.

Вот так и получилось, что в 08.00 следующего дня я предстал перед Главой Отдела Финансовой Безопасности этого треклятого банка, герром Шмальке. После вчерашней “отвальной” чувствовал я себя не очень, хотя изо всех сил старался не подавать виду. Впрочем, герр Шмальке сразу раскусил моё состояние, и налил мне полный стакан восемнадцатилетнего Чивас Регаллс.

— Не стесняйтесь, герр Шнитке – пейте, пейте. На службу вам только завтра. А сегодня у вас самолёт в…

Он назвал одну из стран уже как бы и Европы, но по нашим меркам – жуткой задницы мира, где-то недалеко от Москвы.

— Вас там встретят и всё объяснят. Прозит! Ещё стаканчик?

Когда тебя угощает человек в должности чуть ли не министра – отказываться не принято. Из самолёта я вышел с большим трудом. И тут же попал в тёплые объятия двух встречавших меня людей. Я с трудом понял, что один из них – мой будущий начальник, а второй – подчинённый. Но поскольку они оба были местные, то держались довольно подобострастно. Мало ли чего может доложить о них в Германию столь важная персона, прибывшая аж из Центрального Банка Европы? Прямо из самолёта мы отправились в ресторан. Ближе к вечеру – в бар. Потом в другой. Потом… Потом я не помню. Но хорошо помню момент, когда мы отправились по шлюхам. Точнее – меня повели. Сначала мы пришли на место, где работают русские шлюхи. Но их всех разобрали до нас. С украинскими вышла та же самая история. Приехав на место с местными шлюхами, мы застали там троих. Я посмотрел, и попросил побыстрее увезти меня оттуда. Нас каким-то образом занесло в деловую часть города, почти пустынную в это время суток. Мои сопровождающие как-то хитро перемигивались и переглядывались, но я тогда не придал этому значения. Один из них – Берзиньш – указал мне на видневшуюся вдали женскую фигурку в бежевом плаще:

— О, есть! Нам повезло, герр Шнитке! Это одна из русских шлюх, возвращается с работы. Мы её знаем – вы, главное, с ней построже. Она это любит. Хватайте её сразу за волосы, и на колени! Платить не надо – мы с ней сами потом разберемся. Любой здравомыслящий человек сразу бы заподозрил неладное, но стресс последних полутора суток, и количество спиртного сделали своё дело – подталкиваемый дружескими тычками Берзинша и Калныньша, я вылез из машины, и пошёл вслед за женщиной. Перед моими глазами мелькали стройные ножки, отстукивающие каблучками по брусчатке такую эротическую дробь. И меня конечно очень интересовало – а что же там чуть выше линии плаща? И как всё это будет выглядеть, если… В последний момент она услышала мои шаги, и хотела обернуться, но я схватил её за волосы и зажал рот рукой. И потащил упиравшуюся шлюху в переулок к мусорным бакам. Как и предупреждали мои коллеги, шлюха пыталась сопротивляться, но пара пощёчин быстро отбили у неё эту охоту. У мусорников шлюха никак не могла понять, что надо встать раком. Я достал нож и приставил его к горлу женщины. Наконец-то поняла. Я положил шлюху животом на край бака, сунув её головой в офисный мусор. Женщина видимо тоже поняла, что игры кончились, и наступило время работы. Она покорно стояла опираясь животом о край бака. Я задрал ей плащ на голову, юбку на поясницу, и стянул вниз колготки. Еще успел подумать, что у неё слишком дорогие трусики – Carine Gilson, это знаете ли… Не для шлюх. Но стресс и алкоголь сделали своё дело. Я устал, я был пьян, проклятый перевод в это проклятое место, проклятый развод… А передо мной стоит виновница (как мне казалось) всего этого, и стоит только её трахнуть, как всё уйдёт… Я не стал рвать трусики – всё-таки вещь дорогая, да и зачем портить шлюхе рабочую одежду? Кто знает, сколько раз ей пришлось раздвинуть ноги, чтобы позволить себе это бельё? Я стянул их вниз к колготкам, и лёгким ударом раздвинул женщине ноги. Трусики натянулись чуть ниже колен, но выдержали. Достав член, я прижал его ко входу во влагалище, женщина вздрогнула… А я, раздвигая сухие стенки, вошёл в неё одним движением. Женщина охнула, но осталась покорно стоять…

Я никак не мог кончить, видимо из-за избытка алкоголя, а шлюха всё так же стояла без движения. Ну хоть бы подмахнула немного – ей же будет меньше работы. Но нет. Правда хоть и слегка, но сучка потекла. Это подействовало на меня как спусковой крючок – я зарычал, и выплеснул внутрь женщины все свои обиды и проблемы. Стало неожиданно легко. Я вытащил член из шлюхи, вытер его об eё юбку и застегнул брюки. Женщина всё так же продолжала стоять, а из влагалища капала сперма и стекала по ноге. Тут моя совесть чуть-чуть проснулась, и сказала мне, что так с женщинами поступать нехорошо, пусть она хоть десять раз шлюха. Я внутренне согласился, и пробормотав слова извинения, вернул трусики женщине на попку. Потом подумал, и положил ей под резинку пятьдесят евро – она их честно заработала. Хотя могла бы быть и поактивнее. Я вернулся в машину к моим будущим сослуживцам, оставив шлюху в переулке. Сослуживцы что-то громко обсуждали и ещё громче ржали. Впрочем, увидев меня, они тут же затихли. Калныньш, увидев моё усталое и довольное лицо, справедливо заметил, что на сегодня хватит, и уже пора всем спать. Пока мы ехали, я даже успел немного подремать. Наконец машина остановилась.

— Выходи, Гюнтер, приехали. Консьерж предупреждён, возьмёшь у него ключи, и поднимешься на второй этаж.

Я вышел из машины, и, покачиваясь, обошёл её. Всё-таки эти Калныньш и Берзиньш оказались хорошими ребятами. Мы так здорово провели время… Из благостных раздумий меня вывел голос Берзиньша из приоткрытого окна машины:

— Надеюсь, тебе понравилась шлюха в переулке? И ты извинишь нас за розыгрыш?

– Какой розыгрыш?

— Да мы просто увидели случайную бабу на улице, и сказали тебе, что это шлюха. Может она и вправду шлюха, ну сам посуди – что будет делать обычная женщина одна, ночью, посреди пустого квартала?

Я сжал зубы, и кастет в кармане. Когда пообщаешься с моё со всякой франкфуртской шпаной, такие вещи входят в привычку. Ударом кастета я разбил приоткрытое окно автомобиля, и вытащил через него довольно щуплого Берзиньша на улицу. Вторым ударом я сломал ему челюсть и выбил пару зубов. Подскочивший Калныньш пытался заступиться за друга и протянул ко мне руку. Я пропустил его руку мимо себя, схватил за запястье, и ударил ладонью по локтю. Раздался сухой хруст ломающегося сустава…

Я провёл с ними воспитательную беседу. Глупо было объяснять им, что полиция не может так себя вести в своей же стране. Первый запал прошёл, и я просто навешал им неопасных, но довольно болезненных оплеух. Под воздействием столь весомых аргументов, Калныньш и Берзиньш были вынуждены со мной согласиться, и пообещать, что больше они так поступать не будут.

Оставив Берзиньша у подъезда дожидаться Скорую Помощь, я закинул Калныньша на пассажирское сиденье, и пригрозив сломать вторую руку, велел показывать дорогу. Нужный переулок мы нашли довольно быстро. Я узнал и мусорные баки, и пятно спермы перед одним из них. Рядом с пятном, всё объясняя, лежала купюра в пятьдесят евро.

Я сам отвёз Калныньша в больницу. Пока ему оказывали первую помощь, я поинтересовался у дежурной медсестры – не обращалась ли за помощью женщина? Нет, не обращалась.

Утром, приведя себя в относительный порядок, я зашёл в местный отдел полиции, и предъявив служебное удостоверение, поинтересовался – не обращались ли ночью за помощью женщины – жертвы изнасилования?

— Да что вы, герр Шнитке! У нас спокойный город, такого давно уже не случалось. У нас всё-таки Европа, а не какая-нибудь там Украина.

При слове ‘Украина” молодой приветливый дежурный презрительно скривил губы.

Калныньш и Берзиньш утром написали рапорт о том, что проводив герра Шнитке, подверглись групповому нападению неустановленных лиц. И героически отстреливались до последнего патрона, уничтожив часть нападавших. Правда, они не смогли объяснить – куда делись трупы нападавших. Комиссар понятливо покивал головой, потом объявил им по выговору, и приказал вычесть из их жалованья стоимость израсходованных патронов.

Женщина не обращалась в полицию ни на следующий день, ни через неделю. А ведь я даже не рассмотрел её. В переулке было темно, а её густые волосы всё время скрывали часть лица. Теперь вы понимаете, почему у меня долг перед этим городом? И почему я сломал бамбуковый прут? Хорошо тем, кто верит в бога – пошёл в кирху, помолился-покаялся, и твоя совесть чиста. Пусть дальше Господь разбирается. Со своей совестью этот номер не проходит. Я бы не смог нарушить инструкции, но почему бы не обойти их чуть-чуть? Таким образом я смогу хоть немного успокоить свою совесть, и отдать хотя бы часть долга этому городу. Отдать его полностью невозможно.

Я позвонила… Надо же. Не просто позвонила, практически прямым текстом дала понять, что желаю продолжения. И он так выдохнул, когда услышал мой голос, словно действительно ждал. Скоро он будет здесь. А когда скоро… Я даже не уточнила. Ну и ладно, когда не знаешь точного времени, ждать проще, не нужно постоянно смотреть на часы.

Сначала я долго сидела в оцепенении. Сердце стучало, ноги и руки похолодели, а лоб был таким горячим, будто у меня жар. Нарастало дикое возбуждение напополам с не менее диким волнением. Я вышла подышать и бесцельно шаталась по террасе туда-сюда, накручивала кончики волос на пальцы, закусывала губы. Низ живота стянуло напряженными струнами, сладостная тревога ни на секунду не отпускала. Почти час, проведя в этом тумане, я стала приводить себя в порядок. Избавилась от волосков между ног, накрасила ногти алым лаком, достала халатик из прозрачного кружева, перестелила чистое белье на кровати.

Затем, промаявшись еще четверть часа, набрала ванну с ароматной пеной, включила любимый плэйлист, откупорила бутылку Рислинга, собрала завитые золотистые локоны в пучок и блаженно погрузилась теплую воду. Так-то лучше… Приедет и приедет. Подумаешь. Я показательно, сама для себя фыркнула. Перед визитами к профессору Нойманну ты что-то так не переживала. Ага, конечно, только доктор и оставался доктором, как массажист, только чуть интимнее. Доктор не обнаружил себя как самец, не показал своего желания, не кончал мне в рот и не смотрел в глаза таким чудесным, убийственным взглядом…

Ммм… Гюнтер… С моих приоткрытых губ уже тихим шепотом слетало его имя, а руки сами по себе, честное слово, стали гладить шею, грудь, животик… В сотый раз я во всех подробностях прокручивала события недельной давности и ласкала себя. И в тот момент, когда я была в секундах от оргазма, раздался звонок в дверь. Я вздрогнула, и в панике пыталась сообразить, что делать. Едва не упав, выскочила из ванны, и вся в пене, прикрывшись большим плюшевым полотенцем, пошла открывать.

Это был он… Мой серьезный и строгий герр Инспектор, с уставшим и слегка удивленным взглядом… Он оглядел меня от макушки до пяток и заулыбался. Должно быть, я выглядела очень смешно, растрепанная, в пене, со щенячьим восторгом и смятением в глазах. И все еще с румянцем так и не случившегося оргазма. Гюнтер вошел, запер дверь и притянул меня к себе.

— Ну, здравствуйте, фрау Ильзе, не успели натворить ничего противозаконного?

— О, герр Шнитке…

Я не выдержала и бросилась ему на шею, потеряв при этом полотенце. Гюнтер обнял меня сначала как-то опешив, нерешительно. Потом крепко прижал к себе и поцеловал в лоб. Озабоченно провел ладонями по попке и спине, повернул. Рассечения затянулись, остались только красные полосы, которые почти не доставляли дискомфорта.

— Как на собаке…, — не без удивления, заметил Инспектор.

Я действительно очень удивился. Ожидал увидеть бледную измученную женщину, которой необходима нежность, ласка и утешение, а застал яростную самку, от которой, казалось, летели искры. Первым моим желанием было – поставить её раком, и сразу трахнуть. И её взгляд, как мне показалось, говорил о том же. Но я решил не повторять прошлых ошибок. Мало ли, что может показаться. Знаете, есть женщины, которым хочется дарить цветы, ухаживать, а уже потом… Ильзе же вызывала желание обладать ею немедленно. А цветы – уже потом. Кстати – я забыл их в машине. Мои руки слегка подрагивали от вожделения, но я изо всех сил заставил себя не торопиться.

Он снял плащ и ботинки, за руку потянул за собой. Сел в кресло и усадил меня к себе на колени. Было необычным соприкосновение его брюк и чуть колючего свитера с нежной, распаренной кожей. Я себя ощутила такой беспомощной и беззащитной. Он гладил меня, нос, щеки, подбородок, шея, грудь с твердыми сосками… Животик, бедра… Я часто задышала с первых же прикосновений, и когда его пальцы коснулись половых губок, вздрогнула и не сдержала стона. Он скользнул глубже и, обнаружив там внушительное количество смазки, с ухмылкой поинтересовался:

— Ильзе, чем ты тут занималась?

— Думала о тебе…

Я смутилась и боролась с желанием насадиться на его палец.

— Так это теперь называется…

Он едва касался пальцем то клитора, то губок, то, казалось, вот-вот вставит палец в меня и я напряженно замирала в ожидании, но он лишь дразнил меня снова и снова…

— О, пожалуйста, пожалуйста, Гюнтер…

Пальцы мои впивались в его плечи, носом уткнулась в шею под ухом. Шепот перемежался с мягкими укусами, нетерпеливым урчаньем и умоляющими стонами… Бедра бесконтрольно двигались, в попытке плотнее прижаться к его пальцам.

Затем он рывком отправил меня на пол, распустил пучок, намотал волосы на руку, другой расстегивая брюки и отодвигая трусы. Притянул за волосы и бесцеремонно вошел членом в ротик. Судя по его порывистым движениям и плохо скрываемым глухим стонам, он тоже соскучился… Взял мою руку и направил между ног, я с благодарностью замурчала, как мурчат снежные барсы, выгнувшись и дрожа принялась ласкать набухший клитор. Свободной рукой я гладила мошонку и сжимала основание члена, он в свою очередь сжимал мою грудь и вцепившись в волосы насаживал на член… Не прошло и минуты, меня затрясло в оргазме и Гюнтер, живо отреагировал на это горячим, пульсирующим потоком, ворвавшимся прямо в горло.

Придя в себя, мы пошли в душ. Там он заботливо смывал с меня остатки пены, спермы, нежно гладил, все еще опасаясь задевать красные полосы. Я стремилась плотнее прижаться к нему, словно боялась, что он вдруг исчезнет. Из душа плавно переместились в кровать, Гюнтер уложил меня на спину и навалился сверху. Он делал это как-то особенно. Не принимая стандартную позу, а как бы закрывая мощным телом от всего и всех, воплощая силу и власть… Он не торопился. Просто прижимался, просто смотрел, просто гладил по щеке, и член его чуть больно упирался в мою ногу. И вдруг он меня поцеловал. Почему-то этого я совсем не ожидала… По телу сразу побежали мурашки. Губы и языки сплелись в медленном, чувственном танце… Потом танец стал более порывистым, с горячими выдохами, тихими стонами… Затем добавилось аккуратное участие зубок… Я уже ерзала и извивалась под Гюнтером, но входить в меня, он не спешил… Чем настойчивее мое тело требовало его участия, тем больше он сжимал меня в своих тисках.

— Не двигайся.

— Я не могу, не могу… Трахни меня, умоляю…

— Не-а…

Я постаралась послушно замереть и не двигаться, бедра нервно подрагивали, из влагалища, раздражая и дразня, вытекали капли смазки. Уткнулась носом в его щеку и умирала от желания, рыча и тихонько поскуливая… Наконец, он вошел.

Резко, одним движением до упора, так что его яйца плотно прижались ко мне. Я выгнулась, вскрикнула от боли и рвущего на части удовольствия и обняла Гюнтера ногами. Он впился укусом в мое плечо и вжимал меня в кровать с какой-то совершенно дикой силой. Ровными, уверенными движениями, будто удары молота… Это было больно и невыносимо сладко… Головка упиралась в самую шейку матки, казалось, еще чуть-чуть и он разорвет… Меня накрыл оргазм, но он даже на секунду не остановился, только смотрел и трахал, смотрел на открытый в крике рот, искусанные губы, на закатившиеся глаза… Еще и еще, пока я не кончила второй раз, перевернул, поставил раком и снова взял, еще грубее, схватив за волосы, рыча, шлепая по попе… Я чувствовала как пульсирует и напрягается внутри его член, жаждала, как он разрядится и зальет меня спермой и едва почувствовав ее, кончила тоже…

Оказавшись в его объятьях, прижатой к груди, я разрыдалась. Слишком сильны были эмоции… Минут пять я не могла успокоиться, Гюнтер гладил меня по волосам и целовал в макушку. В этот момент его руки, его запах вновь показались мне какими-то знакомыми… И я, сама не зная зачем, стала вдруг рассказывать ему про судьбоносную ночь и приключившееся со мной полтора года назад. По мере того, как я рассказывала, Гюнтер напрягался и менялся в лице, а у меня внутри все леденело. К концу моего повествования, я отстранилась от него, с ужасом, читая в глазах раскаяние, ярость и черт знает что еще…

Этого не может быть… Это она… Просить прощения глупо. Делать вид, что я тут не при чём? А как же совесть? И мои напыщенные мысли о Долге перед этим городом? Вот она – передо мной. И я решился. Пусть она потом с позором выставит меня за дверь, и вызывает полицию. Но скрывать это от неё – мерзко.

— Фрау Алнис, это был я.

У Ильзе широко открылись глаза от удивления. И пока она думала, что мне ответить, я заговорил:

— Извиняться за то, что я сделал – пошло. Но должен заметить, что это не есть моё обычное времяпровождение на ночных улицах. Ты стала жертвой пьяной шутки моих коллег, а так же рокового стечения обстоятельств. Они за это поплатились. Но это ни в коей мере меня не оправдывает. Я потом пытался искать тебя… И вот нашёл… И я приму твоё решение, каким бы оно не было. Наверное, ты не сможешь этого забыть… Мне уйти?

Я поверила всему. Думать, что могло быть иначе, не было сил…

— Гюнтер… Ты прав – я этого никогда не забуду. Только… Когда мы вернемся в город, изнасилуй меня еще разок…

Там же. В тот же час.

Я сказала это уже мечтательно и с улыбкой. Гюнтер нервно закурил и кивнул.

Еще целые сутки мы оставались на побережье. Почти не ели и не спали. Он трахал меня везде.

Ночью, на большом камне, под шум волн. Едва заснув, Гюнтер имел неосторожность прижаться ко мне сзади. Я тут же инстинктивно выставила попку и еще добрых 40 минут нам было не до сна…

Утром на кухонном столе, не дав мне приготовить блинчики и перепачкав нас мукой.

В душе, дразня между ног струйками воды… После душа, изводя меня языком и пальцами.

На террасе. Он сидел откинувшись в кресле и, не дав попить чаю, подозвал меня к члену. Пока я медленно и вкусно работала язычком и губами, он курил и, довольно улыбаясь, смотрел на меня сверху вниз…

Облокотившись на комод в гостиной, я получила только часть своих недостающих ударов, а именно 30. После чего герр Шнитке, наблюдая как беззастенчиво я при этом мастурбирую, не выдержал. Он дернул меня на пол, поставил в догги, нетерпеливо надавил на анус, смазки там натекло много, поэтому войти получилось быстро и без проблем… И когда мое жалобное и немного испуганное поскуливание сменилось глубокими стонами, Гюнтер уже не сдерживал себя и яростно трахал, шлепая, притягивая за волосы, больно сжимая грудь и выкручивая соски… Я очнулась в кровати. Гюнтер достал из холодильника бутылку «Эвиан», налил воду в стакан и протянул мне, подмигивая.

Спустя несколько дней по возвращению в город, мой очаровательный Инспектор исполнил обещание. Он подкараулил меня в том самом месте, в тот самый час. Схватил за шею, закрыл рот руками и затащил к мусорным бакам… И приставил нож к горлу. И, назвав шлюхой, порвал трусики… И трахал, долго трахал. Но на этот раз сука текла сверх меры и с неприличным участием подмахивала…

На прощанье потрепав по щеке, «насильник» оставил у меня в декольте сотню евро. Которые на этот раз не были с презрением выкинуты. Я потратила их на следующий же день в магазине нижнего белья, с улыбкой и покрываясь мурашками от сладких воспоминаний…

Да, я сделал это ещё раз. Я так же шёл в темноте ночи за женщиной, и смотрел на стройные ножки, постукивающие каблучками. Но Ильзе не знает, что после её появления, весь квартал был незаметно оцеплен полицией, чтобы не допустить случайных прохожих, местные дворники с вечера вымыли весь переулок шампунем, а новенький мусорный бак был заполнен цветами. Я первый раз использовал служебное положение в личных целях (надо будет подкинуть эту идею доктору Швайне). По-моему, она не заметила. Вы должны понять – ей было не до того. Сучка визжала, и с усердием подмахивала, лёжа животиком на мусорном баке, и уткнувшись лицом в белоснежные эустомы.

P. S.:

Если в славном городе N., вы встретите рыжеволосую пышную дамочку, и высокого, строгого вида мужчину с неизменным портфелем, из которого торчат прутья бамбука… Просто знайте, они очень счастливы.

Ваши — ныне под одной фамилией

Ильзе и Гюнтер Шнитке.

Декабрь 2017.

Валерий Пронин

Любовь Ковалёва