По вторникам и пятницам на женском отделении в областной психиатрической больнице №1 бывали "клизменные дни". Для тех, кто за прошедшее время не смог покакать, за чем ревностно следили санитарки. Постоянные сбои в работе кишечника обусловлены были однообразной пищей - варёной перловкой да "мясным супом" с нею же, в котором ни одна собака не учуяла б и запаха мяса.

Происходила данная экзекуция в ванной комнате, для чего туда ещё со вчерашнего вечера доставлялся топчан и штатив для кружки. С утра там бывало всё готово: расставленные вдоль стены туалетные вёдра с крышками, в количестве пяти-восьми штук, в зависимости от количества сегодняшних мучениц, ширма, пара рулонов туалетной бумаги. Разумеется, своё добро больные должны были вынести сами, но не всегда и не все были достаточно "благонадёжны", некоторые ввиду отсутствия элементарных навыков самоухода, или в следствии приёма дезорганизующих работу соображения и координации движений препаратов, кто-то из мести персоналу, либо по каким иным причинам мог хотя бы частично пролить содержимое параши мимо унитаза. И потому санитарки для этих целей брали достаточно крепких физически, здравомыслящих и преданных им пациенток, которые находились на отделении годами, не имея шансов быть выписанными. Это были несчастные, которых из детдомов потом вдруг отправляли в психушку, а положенное им жилое помещение уходило "налево"; или те из больных, у кого уже здесь, в больнице, отобрали квартиры врачи либо родственники; да и мало ли было тех, кто был брошен на "вечное хранение" в стены психбольницы, дотоле не будучи "больным на голову". Это были девушки и женщины от 18 до 40 с небольшим лет, их численность составляла около трети всех пациенток отделения. Вот такие-то, за одну-две сигареты, за эфимерную возможность лишний раз получить кипяток и заварить чай, лишний раз сходить в туалет, выйти на балкон, не быть "посаженной на уколы", "завязанной в вязки" или "положенной в пелёнки" за слишком независимый взгляд, да и мало ли чего иного, постоянно запрещаемого или используемого в качестве "укрощения" персоналом, готовы были мыть полы, обслуживать лежачих больных, обмывать их, выносить из-под них, носить бельё, еду из кухни, выносить тела умерших, массажировать ноги санитаркам, ну, и выносить параши в "клизменные дни".

Так было и в этот день, неважно какой. Наплыв пациенток ожидался немалый, поскольку были заготовлены два эмалированных ведра откипячёной воды, и в буфетной кипятилось третье, для разбавления до тёплой температуры. Толстенькая как шарик медсестра Валентина Васильевна, которая и делала постоянно клизмы, обходила палаты, а их было четыре, от двадцати пяти до тридцати коек в каждой, и с тюфяками, на ночь раскатываемыми в проходах на полу, не считая коек и тюфяков в коридоре, и переписывала всех, кто должен был сегодня попасть в её бархатные ручки.

Итак, началось... В ванной комнате, переоборудование в клизменную, также находились и две самые здоровенные кобылы-санитарки, Лена и Катя, постоянные "служанки" Валентины Васильевны при постановках клизм, из "дневных" санитарок, в отличии от "сменных" работающие на пятидневке. В их обязанности входило тащить на топчан, сдирать одежду, связывать и бить сопротивляющихся, для чего там были наготове вязки - длинные широкие простроченные полосы сложенной в несколько слоев крепкой ткани, у каждой были полуметровые "жгуты" - от слова "жечь" - сложенные вдвое куски эластичных электрошнуров с тремя-четырьмя узлами на конце и посередине. Хлёсткий удар таким "жгутом", даже вполсилы, причинял нестерпимую боль, держащуюся более минуты.

По мере вызовов доставляли "отмеченных" женщин. Вот звякнул в замке ключ-отмычка, и две санитарки с отделения втолкнули Олю - самую пугливую и забитую больную, худенькую женщину лет 28, остриженную наголо "на всякий случай". В это время на ведре уже сидела красавица Алёнка, двадцатилетняя девушка с длинными белокурыми волосами и прямо-таки жемчужными ровными зубами, регулярно попадающая в больницу лишь потому, что по какой-то глупой причине оказалась на учёте в психдиспансере. Поскольку работа её родителей была связана с постоянными командировками, врачи под предлогом невозможности оставлять больную без присмотра забирали её в больницу, а возвратившиеся из командировки родители вынуждены были буквально "выкупать" её, принося врачам подарки и оставлять в больнице её пенсию за немедленную выписку, иначе те могли задержать её на неопределенное время. И теперь эта Алёнка, дрожа всем телом, сидела на ведре, из её огромных синих глаз с длинными ресницами катились крупные слёзы.

Хотя Оля и не сопротивлялась, Лена с Катей схватили её за руки, вывернули их назад, даже не слушая её "Я сама, я сама...", и с силой потащили к топчану. Видимо, от такого превосходства над жертвой они имели удовольствие. Даже не бросили, швырнули женщину поперек лежака, задрали ей подол застиранного ветхого платья, потянули с неё панталончики. Катя изловчилась стегануть её жгутом поперек попы, отчего Оля дико взвизгнула и зашлась в рыданиях. Санитарки меж тем подхватили её за ноги, уложили на топчан, и "на всякий случай" стали вязать ей руки, ноги у лодыжек и под коленями, локти припутали к коленям. Навалились на неё, одна на плечи и голову, другая на ноги. Ещё раз огрели по попе - "Будешь слушаться?! Будешь?!". В то же время медсестра жидко мазнула вазелином конец длинного стеклянного наконечника, отодвинула вверх правую Олину ягодицу, и безо всяких осторожностей с силой впихнула довольно толстую трубку ей в анальное отверстие. Оля вскрикнула от боли, но не могла дёрнуться и шевельнуться, прижатая двумя тяжеловесными бабами. Валентина Васильевна открыла зажим, и вогнала наконечник клизмы ещё глубже в попу. Клизма опустошилась минут за пять, к тому времени Оля дёргалась и умоляла прекратить, но санитарки лишь приговаривали "Ну, ты сегодня получишь! Ты у меня получишь!". И верно, едва только сестра вынула наконечник, Катя хлёстко щёлкнула беднягу жгутом. От неё не отстала и Лена. Преимущество таких "инструментов" было в том, что они хоть и оставляли страшные чёрные полосы на коже, но эти полосы быстро, за минут 15-20, исчезали, однако сильная боль держалась очень долго.

Медсестра сбросила шаблонную СМС-ку с казённого мобильника. Олю меж тем развязали и отправили на ведро. Алёнка, всхлипывая, хотела подмыться в ванне, но санитарки оттолкнули её, врезали подзатыльник, и велели ждать. В то же время снова открылась дверь, и притащили Эмму. Это была статная холёная женщина лет немного за пятьдесят; её муж, красавец дагестанец, имел небольшой бизнес, вынужден был тоже ездить по делам. И врачи её закрывали в больницу на тех же основаниях, что и Алёнку. Разумеется, брали её вместе с её пенсией, а муж оплачивал за её выписку ремонты в больнице, поставил за свой счёт кое-где пластиковые окна. Деньги конечно же оформлялись как государственные... Теперь же Эмма бешено вырывалась и кричала, что она и сама сходит в туалет, просто когда ей было надо туда, её не пускали, "не в те часы", а потом у неё "отходило". Руки у неё были связаны за спиной, приведшие её санитарки бросили её Кате, подождали, пока она и Лена уже своими вязками свяжут ей руки впереди, забрали потирающую отхлёстанную болевшую попу Алёнку обратно на отделение.

Меж тем Лена схватила Эмму под локти, оттягивая её назад, Катя развязала шнур на её брюках, спустила их вместе с трусиками до самого низу, в следующем мгновении больная оказалась на топчане. Лена содрала с неё штаны, коленом навалилась чуть ниже лопаток. И обе санитарки начали жутко хлестать виновную по голой попе. Эмма перестала кричать в своё оправдание, теперь она взвизгивала и выла, умоляя лишь прекратить битьё. Но санитарки, которым доставляла радость такая власть над беззащитным перед ними, с пересмешками и прибаутками продолжали стегать по попе несчастную женщину. Та извивалась, дрыгая ногами, колотила ими об пол. Это лишь задорило санитарок, и каждая старалась хлестнуть побольнее. Пока не вмешалась медсестра, говоря, что надо делать клизму, и санитарки, хлестанув ещё по разу, развернули женщину на топчан, связали и стали держать. Валентина Васильевна попыталась раздвинуть Эмме ягодицы, которые та напрягала изо всех сил, и дала знак санитаркам.

- Расслабь жопу, курва! - крикнула Лена. Какого *** ломаешься, б***ь ты такая?!

И с этими словами она прошлась жгутом наискось попы, ещё и ещё раз. Женщина застонала, и позволила медсестре вставить наконечник клизмы в её попу. Но в этот раз случился казус: Эмма не смогла выдержать всю воду до конца, и как не сжимала медсестра её ягодицы, тонкий, но сильный фонтан грязной воды окатил брызгами её клеёнчатый фартук.

- Я не могу больше, пустите! - умоляла женщина, и струйки воды нет-нет, да вырывались у неё из попы.

Видя безуспешность влить всю клизму до конца, тем более что и осталось воды в ней немного, Валентина Васильевна велела санитаркам развязывать её, и как только она извлекла наконечник, и Эмма бросилась к ведру, почти вся вода вместе с калом оказалась на полу.

- Тварюга чёртова! - взвизгнула Катя, и прошлась жгутом по её спине. - Теперь убирай говно, сука, сама! Ну, смотри, теперь тебе будет! До утра завернём в сырые пелёнки!

Эмма в это время выкакала всё, что в ней осталось, затем подтёршись, стала руками и бумагой собирать с полу то, что она "нагаверзила". И в этот момент в ванную втащили больную Лену, низкорослую и толстую как чурак глупышку, не совсем понимающую, куда её ведут. Но эта Лена панически боялась любой физической боли, даже когда ей делали уколы, её держали три-четыре санитарки, даже привязывали обычно. Для Кати и Лены-санитарки это был лакомый кусок: действительно, как интересно будет хлестать её, зная, какой она испытывает ужас, как она будет извиваться в слезах! Но пока что надо будет разобраться с Эммой, а то, что это будет происходить на глазах у Ленки, только добавит ей страху.

Эмме связали руки, и разложили на топчане. Под мышками прихватили к нему, а связанные ноги притянули к ножкам лежака. Ленка с расширенными от ужаса глазами, дрожа всем телом, сидела на краю ванны и наблюдала за происходящим. Первой начала Катя. После первого же хлёсткого удара Эмма взвизгнула и зашлась в крике, трясясь всем телом. А жгут со свистом опускался, поперек её попы вздувались чёрные полосы. Отсчитав ей десятка полтора ударов, Катя отошла в сторону.

Лены-санитарка старалась попадать по самому низу попы, где она переходит в ляжку, или щелкануть кончиком жгута по краю в самой середине попы. Эмма задыхалась от крика, билась лбом в подушку на топчане, а Лена с язвительными "нравоучениями" продолжала наказание.

Отвязав плачущую Эмму, они бросили её вызванным с отделения санитаркам с указанием закатать её в сырые пелёнки до утра, а сами взялись за Ленку. Та, теперь понимая, что её ждёт, заорала диким голосом, полным животного страха. Санитарки подняли ей подол халата, сняли штанишки. Лишь смеясь над её "Не надо! Не надо!", её, как и всех предыдущих, бросили поперек топчана и размеренно стегали несколько минут. Далее последовала клизма. Нет нужды говорить, в какой панике была глупенькая сорока-восьмилетняя женщина, по своему состоянию соответствующая трёхлетнему ребёнку, от первых же секунд процедуры! Как только Валентина Васильевна раздвинула ей попу и воткнула толстый стеклянный наконечник в её анальное отверстие, Ленка с диким рёвом взметнулась, и сбросила бы с себя санитарок, если бы не была туго связана. Но медсестра, давно к такому привыкшая, словно не происходило абсолютно ничего, продолжала засовывать стеклянную трубку глубже и глубже в попу пациентке. Под конец клизмы та хрипела и завывала, но угроза порки заставляла её держать воду, и не уронив ни капли, сесть на ведро...

Затем привели старушку лет далеко за 70, бабушку Соню, как называли её больные. Родственники просто выбросили её в больницу умирать. Совершенно не держащуюся на ногах, высохшую в "живой скелет из Освенцима", санитарки буквально принесли на руках, и бросили Лене с Катей.

- О, ты ещё жива?! Сама уже похожа на смерть, а всё шевелиться? - "приветствовала" её Лена. Она подняла на ней драное платье. Штанишек на ней не было. Связав ей лишь руки, санитарки растянули бабулю, обтянутую лишь кожей, похожей на пергамент, на топчане. Ленка-больная, на тот момент подтирающая попу, со смертельным ужасом в глазах смотрела, как стонет, не в силах даже кричать, полуживая старушка. И клизму она не смогла удержать даже половины объема, за что санитарки пороли её почти до потери сознания...

Все остальные сюжеты однозначно будут как под копирку, и кому это интересно, даже не напрягая фантазии, может представить ещё пять или шесть женщин в возрасте от 23-26 и до 65-68 лет, и как с ними всё вышеописанное происходило. Некоторые: Маша, Наташа, Вера, Аня... Остальных не помню...