Грозу уже утягивало, в сторону ли города, или в каком-то близком к тому направлении, но холодный дождь продолжал поливать с прежней силой. Пока девки таскали Олежку по участку, а затем тащили в дом, его успело оросить дождём, несколько привело в чувство. На кухне он был брошен на пол в углу около мойки. Осознание стало возвращаться. Заканчивался этот безумный день. Время было уже достаточно позднее, вытворять с ним что-либо у уставших девчонок не было и желания. Даже если бы в голову к ним и пришло какое-нибудь сумасшествие, реального удовольствия это им уже не принесло б. Но напоследок они решили несколько поразвлечься ещё, разыграв спектакль, и стали обсуждать, где здесь лучше всего содержать Олежку. Для начала Лера "решила" увести его в "хозяйственный этаж", и там приковать к нижней опоре перил лестницы. Он, плохо ещё соображая, не сразу понял об истинности намерений хозяек. Перспектива ночевать в этом огромном холодном и тёмном гулком помещении, где возможно бегают крысы, просто окатила Олежку волной ужаса. Но затем начали предлагаться более "гуманные" варианты, "поскольку там грязно, и от него будет вонять". Приковать его в прихожей отмели сразу, так как наручниками он может поцарапать полированную балясину перил лестницы, и Женька предложила просто посадить его в мешок, а сверху окрутить верёвкой, на что Лера сказала, что в одной комнате имеется огромный сундук "под старину", в котором он поместится на четвереньках, а крышка запирается на замок. Но в итоге все "окончательно сошлись во мнении", что наилучшее - это приковать его здесь же на кухне к ножке стола, чуть выше перекладины между ножками. Здесь же можно будет его сразу и взять, если вдруг кто-то из них ночью захочет им попользоваться.

Ему швырнули какое-то дырявое замызганное байковое одеяло, подтащили к столу.

- Ты не обольщайся, не тешь себя, - с удовольствием, улыбаясь, говорила Лера, застёгивая наручники и обматывая ему ноги снятой с ошейника цепочкой - сегодня была только разминочка, разогрев! Завтра это покажется тебе забавой! Будешь знать, как пытаться сбежать и обманывать госпожей! - уходя, она звонко шлёпнула его по попе, и вдруг ни с того ни с сего, повернув его голову за волосы, поцеловала взасос. Уже откуда-то из дальних комнат ему вроде бы послышалось нечто вроде "... чем больше он мне нравится, тем больше хочется пороть его и пороть...". Чей это был голос, он не разобрал, решив, что могло и показаться из-за дикого перенапряжения.

Судя по доносящимся порой звукам и выкрикам, девки начали свою лесбийскую свистопляску, видимо "добирая" то, что не в полном объёме получили с Олежкой, или это было у них последнее дополнение для окончательной услады...

И как всегда после спада напряжения, когда уже не надо было сжиматься и внутренне съёживаться от молнией проходящего внутри страха при любом жесте или взгляде кого-то из его хозяек, к Олежке вернулись все ощущения, в полной их мере. Распухшая попа саднила, горела, кожу и в глубине щипало, неистовствовал страшный зуд. И как бы сверху всё пылало, пекло, уходя вглубь, словно от наложенного огромного горчичника страшной силы. Все эти ощущения слились в одно единое, и было не разобраться, как утихомирить одно, не усилив другое. Его знобило как в лихорадке. Олежка не имел возможности даже почесать зудящие, покрытые волдырями ягодицы и между ними. Особенно мучителен был зуд между ягодицами, на дырочке и около неё, в середине попы, на внутренних поверхностях ягодиц. Он кое-как повернулся чтобы несколько почесаться об одеяло, но чуть не закричал от боли: к иссечённой попе невозможно было и прикоснуться. Соль разъедала просечённые прутьями ранки, не давая им заживать и подсыхать, жгла и щипала. Попа сильно распухла. С ужасом он подумал, как завтра его начнут хлестать, - и чем ещё только? - окончательно раздирая не успевшее зажить, как сегодня пороли розгами по исхлёстанным хлыстом местам... Он стал шевелить ягодицами, унимая зуд между ними, но опять резанула острая боль от рубцов. И так мучаясь несколько часов, совершенно вымотанный, просто убитый Олежка даже не уснул, а как будто б потерял сознание, выпал, выключившись в какую-то черноту.

Очнулся он - не пробудился, а именно очнулся, как из забытья - от ощущения навалившейся на него, сдавливающей дыхание огромной тяжести. Обхватывающие ножку стола руки натянуло, наручники впились в истёртые верёвками запястья. Затылок чувствовал чьё-то жаркое и частое сильное дыхание. Он застонал и постарался подтянуться к столу чтобы ослабить напряжение на наручники, но его схватили за ошейник и натянули так, что тот стал душить Олежку.

- Тихо! Смирно лежать! - прошипел ему в ухо Женькин голос. - Разбудишь кого - с утра добавим порку! - Он почувствовал её руки, бесцеремонно лапающие его ягодицы, подбирающиеся к середине попы, едва не завыл от боли. Женька подбородком сильно придавила Олежке плечо, буквально раздирая половинки раздвинула его попу, и толстый страпон начал вдавливаться, проникать ему в анальное отверстие. Олежка замычал сквозь зубы от боли. Но Женька не стала вставлять страпон на всю его длину, то ли боясь замарать, то ли специально входила от силы на четверть этой двадцатисантиметровой елды толщиной чуть не с руку, поскольку движения у самого входа в попу причиняла наибольшую боль. Опираясь на пол руками, а подбородком - на Олежкину лопатку, она работала мелкими частыми фрикциями, прямо в сфинктерах, не уходя глубже, играла самым кончиком страпона. Олежка попытался ёрзнуть в сторону, но Женька закусила его плечо, заставив лежать не двигаясь. После чего засосала ему кожу, обслюнявила, с частыми вздохами и кричащими стонами стала часто целовать взасос и шею чуть выше ошейника, и забираясь выше, покрывать этими отвратительными слюнявыми поцелуями правую часть лица. Кончила с тяжёлыми охающими вскриками, тяжело дыша отвалилась рядом же на пол.

Олежка приподнял голову, посмотрел на окно. Оно почему-то мерцало и светилось каким-то довольно ярким голубовато-серебряным светом. Казалось, сразу за ним начинается серебряное пространство, не имеющее границ, будто и земля и небо слились в бескрайнее серебристое поле. Это высоко стоящая полная луна отражалась в зеркальном стекле, каковые были во всех окнах дома. Но не было и ощущения препятствия в виде этого стекла, окно казалось пустым прямоугольником, распахнутой дверью, сразу за которой начинается этот безбрежный разлив прохладного воздушного серебра. Вот только шагни - и поплывёшь в этой бесконечности мягкого света...

Разгорячённая Женька раскрыла настежь окно. Тут же пропало серебряное пространство, стал виден висящий высоко в небе диск луны, слабо освещённый участок, очерченный по бокам тенями забора, да поблёскивал в лунном свете нижний забор. Разреженным белёсым туманом смотрелся Млечный Путь, мерцали крупные звёзды. Тёмным пятном металась, порхала издали похожая на нереально гигантскую бабочку летучая мышь. Олежка привстал на колени, вдыхая напоённый свежестью влажный после дождя ночной воздух. Совершенно голая Женька стояла у окна и курила частыми затяжками.

- Чего ты поднялся? Лежать! Или принести сюда плётку? А ну живо лёг! - она треснула Олежку по лбу тапком, и когда он вытянулся на животе, ещё несколько раз по попе. Удалилась, на ходу снимая страпон. Через некоторое время Олежку вновь как выключило...

Где-то совсем недалеко проорал петух, громко и звонко. Выждал, и снова и снова подал голос. Ему ответили пять или шесть его голосистых собратьев, и совсем уже рядом с домом, и из какой-то дали, с другого конца поселения. Очнувшийся от забытья Олежка вздрогнул, приподнял голову и посмотрел в окно. Сквозь стелящийся туман пробивались лучи только-только встающего солнца. Он конечно знал, что ленивые девчонки не встают вместе с петухами, наоборот, они, утомившись после вчерашнего беснования, будут ещё долго отсыпаться и ещё дольше ворочаться, потягиваться и вставать. Снова прикрыв глаза, Олежка растянулся на подстилке, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Заснуть он уже не мог, если только слегка прикрыв глаза, находиться в полудрёме. Ему вспомнилось, как из-за того, что он проспал накануне, его с утра лупили плетью, а несколько часов спустя жутко стегали хлыстом. Внутренне он ужаснулся, представив себе что случится, если его застигнут дремлющим опять.

Самая сильная боль от крапивы уже прошла, но попа жутко горела и чесалась, сильно пекло глубоко внутри. Также зудело и между ягодицами, особенно дырочка и вокруг неё. Но это было сравнительно немного по сравнению с тем, как саднили и щипали рубцы от прутьев. Из-за них, окажись у Олежки свободны руки, он не смог бы не только почесать зудящие ягодицы, но хоть сколько-то прикасаться к ним. И ведь сегодня его опять и опять будут пороть! И пороть жестоко, не глядя на ещё не зажившие повреждения! Он всхлипнул от ужаса.

Солнечный свет залил ему лицо. Олежка открыл глаза. Над самой землёй стелилась дымка - земля па́рила. Значит стало уже достаточно тепло, и день обещал быть относительно жарким несмотря на вчерашний град. Сколько же времени? Он заворочался, стараясь привстать и подняться на колени.

Солнце не поднялось ещё и наполовину до высшей точки. В такое время девчонки ещё не вставали, значит можно было и самому потянутся ещё некоторое время. Переминаясь коленями, Олежка встал насколько это было возможно при сомкнутых за ножкой стола руках и скрученных цепочкой лодыжках, размял затёкшее тело. Боль в ягодицах отзывалась на любое шевеление, и невозможно было понять, где жжение и зуд от крапивы, и где - щиплющая боль от солёных розог. Со слабым постаныванием он лёг на подстилку.

Так прошёл ещё час. Как только Олежка чувствовал, что его одолевает лёгкая дрёма, страх попасться полусонным неожиданно явившимся госпожам пронизывал его, он приподнимался и чутко прислушивался.

Девки буквально ворвались, совершенно неожиданно и быстро, всей гурьбой. Они явно хотели поймать Олежку в полусонном виде, и на их ещё помятых ото сна лицах выразилось разочарование. Олежка подтянул ноги, и облокачиваясь на стол, попытался привстать и сесть. Липкий животный страх как опутал его словно мерзкими щупальцами, проник вовнутрь, сковал все движения, соображение затормозилось. Что у них на уме, во что в следующее мгновение выльются их сумасбродные желания, какие сумасшедшие формы они могут принять?

- Куда?! - прикрикнула Лера и пихнула его ногой в живот. Олежку скрючило, дыхание перехватило, с десяток секунд он не мог вздохнуть. Девки рывком за ноги снова растянули его на животе. Лера осмотрела глубокие распухшие сочащиеся влагой рубцы на Олежкиной попе и недовольно скривила лицо, поморщилась и покачала головой. Девки поняли, что накануне, чересчур разойдясь уже до потери здравого разума, они переборщили, и очень сильно, думая лишь о силе получаемого оргазма, пропорционального мучениям жертвы. Ожидать, когда у него подзаживёт хотя бы наполовину его изъязвлённая попа они не собирались, но и калечить Олежку совершенно не входило в их планы, это было б сравнимо с порчей нужной вещи. Лера принесла какой-то пузырёк, Марина с Женькой насели ему на голову и на ноги, Вероника навалилась на поясницу. Олежка ощутил чем-то знакомый запах ментола и спирта, и тотчас же целая пригоршня холодной жидкости вылилась на одну его ягодицу, ладонь Леры стала растирать и разносить её по всей площади. Жуткое жжение разошлось по сплошь израненной прутьями коже. Олежка задёргался, вскрикнул, но девчонки только крепче придавили его к полу. В это время Лера обрабатывала ему вторую половинку попы. От жгучей боли из глаз у него покатились слёзы. Но наряду с изначальным жжением эта жидкость также впоследствии и унимала боль. Теперь ощущался хоть и жгучий, но всё-таки лёгкий холодок. Теперь он вспомнил, жидкостью с таким же запахом девки обработали его попу в самый первый день его плена, после первой же порки!

Пока девчонки изготавливали себе завтрак, каждая на свой вкус, кто ветчину с яичницей, кто-то просто взяла рыбу горячего копчения, варили кофе или заваривали чай, Олежку загнали под стол, где он забился к самой стене, с ужасом ожидая, какие фантазии могут в любой момент взбрести в голову его хозяйкам. Внутри у него переворачивало от мыслей, что после того как они наедятся рыбы, через несколько часов из их промежностей опять будет нести "селёдкой". Но те, полностью поглощённые набиванием брюха, казалось и позабыли о нём. Разве что перед завтраком заставили обсосать большой палец на ноге у каждой да поцеловать ступню с выражением желания услужать госпоже. Только в последние минуты завтрака, когда девчонки уже сыто отрыгивались выпив напоследок по стакану жирных сливок и сожрав по шоколадке, ему под стол бросили недоеденный кусочек хлеба, затем дёрнули за цепочку.

- Вылезай!

- Он ещё кофею не пил! Киса хочет чтоб её погладили! Язычком! Мяу! - прохохотала Женька, и протянув руку, за ошейник подтащила Олежку к себе. Спустила стринги, и разведя ноги, заставила ублажить её - языком, а потом сильным отсосом. После его перехватила Марина, остальные девки сейчас или не имели настроения, или не разогрелись ещё после сна.

Далее Олежку выволокли из-под стола, потащили в коридор. Лера одним махом постелила на полу большой кусок полиэтилена, загнула наружу края. Между входом из прихожей в коридор и нишей с дверью в туалет довольно высоко на стене висели громадные оленьи рога, чисто для украшения, приделанные к вырезанной из дерева оленьей голове в натуральную величину. Прикинув взглядом высоту, Лера отмотала тонкий шнур, связала его кольцом. В это время Вероника уже несла наполненную клизму. Под мышкой у неё была зажата плеть-камча. Шнур был тут же пропущен в ушко кружки, продет в получившуюся петельку и затянут. Этот шнур и накинули на наиболее удобную ветвь рогов, так, чтобы шланг клизмы не был натянут, но и не висел слишком низко.

- Ты, твоя головешка совсем уже потухла? - Олежку огрели плетью по спине. - Чего застыл как пень, или не понимаешь, что сейчас должен делать?

- Она у него не потухла, а протухла! - вставила Марина. - Но есть некоторые штучки, которые хорошо обновляют и освежают самое протухшее соображение! - Ногой она приподняла его за подбородок. - Скажи-ка, наш дорогой, как называются эти штучки?

Девки захихикали. Вероника подалась вперёд.

- Сейчас я продемонстрирую одну из этих штучек! В действии! Ему персонально! - она покачала плёткой в воздухе.

- Нет, пусть сначала назовёт их по порядку! Всё что вспомнит! А что пропустит - то преподнесём в действии! Ну? Перечисляй! Или начать реальный показ?

- Плётка... То есть плеть... Всякие... - начал Олежка. - Хлыст... Розги... Крапива... Стек... - с животным ужасом в глазах он задёргался и опустил голову.

- Ты пропустил один "инструмент"! И называется он - кнут! С ним тебе сегодня и предстоит знакомство! А теперь скажи-ка нам, что ты должен был делать, когда увидел, что для тебя приготовлена клизма? Не правда ли, лечь так, чтобы можно было бы тут же и засадить её в твоё очко? А почему госпожи должны напоминать тебе об этом? А ты стоял как деревянная кукла! Вот кнут сегодня и исполнит своё предназначение - напомнит тебе, что госпожи не должны ничего напоминать, а ты сам должен делать то, что видишь, и обязан исполнять по умолчанию!

- А потом ещё начнётся и серия наказаний за побег! Не забыл?

Олежку пинком заставили лечь на бок посреди полиэтиленовой подстилки. Марина с Женькой как всегда стали держать его, хотя в этом и не было надобности, а Вероника широко раздвинула ему ягодицы.

- Если не сдержишь и прольёшь - всё до капли соберёшь ртом и проглотишь! А затем будешь наказан, и хорошо наказан! - бросила Лера и прицелилась наконечником в его слегка подёргивающуюся пульсирующую дырочку.

Олежка вздрогнул, едва заметно, почти что кожей, скорее от предчувствия будущих мучительных ощущений, когда наконечник клизмы проник к нему в попу и начал заглубляться. Но девки заметили. Вероника несильно, но достаточно ощутимо хлопнула его плёткой по ляжке.

- Чего затрясся? Ещё почти ничего не начинали! Смотри у меня! Буду буравить твою жопу когда погадишь - так надаю!

Олежка сжался в комок в ожидании дальнейших неприятных ощущений. И тут к нему в живот сильной струёй полилась вода, да такая холодная, что у него всё чуть бы не свело внутри, задержало дыхание.

- Что, прохладно? - Лера потрепала Олежку по ягодице, уже чуть бы даже не с какой-то грубоватой лаской. - Не хнычь! Будешь у нас хорошей девочкой - так и быть, когда-нибудь накажем не так сильно, как ты того заслуживаешь!

Олежка то и дело бросал тоскливые, полные му́ки взгляды на постепенно худеющий мешок клизмы. Несколько раз подкатывали всё более и более сильные позывы, но от одной лишь мысли что его ожидает у него внутри всё сжималось и съёживалось, где-то ниже как перемыкало, проталкивало воду выше по кишечнику. Да и Лера придавала наконечнику такое положение, чтобы он запирал дырочку. Олежка дёргался и глухо сопел. Хлюпающий с причмоком звук возвестил, что вода перелилась к нему в живот. Девки продержали его минуты три, Вероника шлёпнула Олежку по попе.

- Беги гадить! Уронишь на пол хоть каплю - крапивы тебе не миновать!

Пригибаясь до пола и едва касаясь его пальцами, Олежка быстро посеменил к туалету. Плётка несколько раз обожгла ему попу. Прыгнул на унитаз. Но из попы лишь брызнула небольшая струйка воды, основная её масса как застряла где-то выше и из-за какого-то спазма не проходила к выходу. Он постарался тужиться, но это лишь усугубило. Вода распирала живот, булькала и играла, но не проходила в каком-то спазматично сжатом месте. Олежка расслабился, начал часто дышать, только это также не помогло.

- Эй, что у тебя там? Не слышу, чтоб ты там гадил! - окрикнула Марина.

- Чего-то у него не то! Может дали ему клизму слишком холодной водой, у него и перекрутило всё?

- Будем ждать когда она у него в брюхе согреется? Сейчас спробую другим методом! - Вероника за ошейник слегка приподняла Олежку со стульчака, и так огрела плёткой вдоль ягодицы, что моментально вспух багровый рубец толщиною с палец, и мгновенно усадила его обратно. Олежка вскрикнул, в ту же секунду внутри него что-то как разомкнуло, и короткая, хоть и сильная струя воды плеснула в унитаз.

- Далеко не всё! Придётся повторить! - Вероника опять дёрнула Олежку вверх, но её приостановила Лера.

- Нехай покумекает. Как раз и займёмся им! - Сгребя его за волосы, она прижалась лобком к Олежкиному лицу, сделала несколько круговых движений своим животом, и затолкала его лицом к себе в промежность. Он сразу же, не желая вызывать раздражения хозяек, обвёл языком вокруг клитора, и зажав его губами, начал быстро теребить, то умедляя то наращивая темп. Провёл языком вдоль щёлки насколько сумел, и опять стал шевелить губами по бугорку клитора...

Теперь девки не торопили его, каждая старалась получать наслаждение подольше, растягивая время. Только Вероника чего-то нервничала.

- Когда он там высерется наконец? Я представляю, когда мы начнём напяливать его, что может получиться! Дайте-ка я разок-другой жигану его как следует, иначе он будет здесь восседать как на троне хоть до китайской пасхи!

- Если не поможет, придётся второй раз клизмить, но уже водой погорячее. Пробуй, Ника, а мы всё-таки наберём литра полтора, - получившая удовольствие Женька оторвалась от Олежки.

Вероника опять сгребла его, и зажав ему голову у себя под мышкой, сильно, со свистом полоснула по обеим ягодицам плетью, быстро усадила на унитаз. Но желаемого эффекта не последовало. Повторив ещё дважды, она поняла всю безнадёжность такого способа. В это время уже подходила Марина, она несла заполненную на три четверти клизму, болтая её и трогая руками.

- Вроде не сильно горячая, но и не холодная. Сорок два градуса - это кажется максимум, как рассказывала Лиза. - Она передала конец шланга с наконечником Веронике, а сама подняла мешок с водой на вытянутых вверх руках. Но как только Вероника, зажав под локтём Олежкину голову, вставила наконечник в его попу, у него из дырочки само собою потекла грязная вода, обрызгала Веронике руку. Та моментально выдернула наконечник и швырнула Олежку на стульчак.

- Ах паскуда! - даже не закричала, а завизжала она и заехала Олежке такую пощёчину, что он чуть не упал со стульчака. - Облизывай теперь! - и Вероника ткнула ему в лицо замоченную ладонь. В это время вода всё-таки рванула из его попы, и облизывая со всех сторон кисть руки у госпожи, он продолжал избавляться от этой мучительной тяжести в животе, внутренне плача от унижения, еле сдерживая реальные слёзы, за которые он был бы высечен.

Несмотря на то, что вода покинула его, девчонки решили всё-таки сделать Олежке и вторую клизму. Вероника сначала запихала в его попу наконечник и прошевелила им, извлекла и усадила на унитаз. Затем вставила сызнова и стала выпускать воду. Олежка едва не подпрыгнул, такой горячей показалась ему вода. Вероника прижала его к своему бедру, локтём захватив ему шею в "хомут".

Горячую клизму оказалось выдерживать даже труднее, тем более стоя на ногах и нагнувшись. Только угроза порки заставляла Олежку, сдерживаясь во всю мочь, перенести процедуру, хотя воды на сей раз в него вливали и меньше. И когда он был брошен на унитаз, мощная струя хлынула из его дырочки с такой силой, что брызги окатили ему снизу всю попу.

- Смотрите, девчата, он весь изговерзился! - воскликнула Вероника, протыкивая ему прямую кишку. - Придётся дать ему таз, и нехай отмывается!

Пока он тужился на унитазе, стараясь выжать из себя какие-то остатки воды, возможно застрявшие в кишечнике, девчонки о чём-то шептались. Потом вдруг разом они разошлись диким хохотом. Олежка понял, что для него опять придумано какое-то каверзное издевательство. Но тут в двери просунулась смеющаяся рожа Марины.

- Весь выпукался? Ну-ка, ещё разок сделай "Пук!", и пошли! А то ты готов отдыхать здесь и сутки!

Ему дали немного вытереться, и погоняя плетью, поволокли за цепочку в баню, где приказали налить воды в таз и усесться в него. И пока Олежка отмывал свои болевшие ягодицы, стараясь прикасаться к ним как можно легче, девки порешили, что сначала следует наказать его за тугодумие и медлительность, плетью, а уже затем, кнутом, за попытку бегства. Лера ещё раз осмотрела его иссечённую попу.

- Сейчас следует воздержаться от портящих шкуру "инструментов". Но ничего, у нас имеются в запасе другие, которые жгут ещё получше и почти не оставляют следов. Тем более если правильно, с умом, стебануть! - и Олежку потащили куда-то.

Дурманяще пахло мокрой травой, смешанным с приносимым ветром запахом реки, высыхающей земли. Девки подтащили прыгающего на скованных руках Олежку к площадке невдалеке от беседки. Лера отмерила на глаз какое-то расстояние, из принесённой сумки вытащила плеть в виде плоского ремня из очень толстой кожи шириною в два пальца и длиной метра полтора, у последней трети своей длины рассечённого на четыре узких хвоста, обрезанных вытянутыми треугольниками.

- Сейчас тебе даётся небольшой шанс ослабить наказание, - сказала она Олежке. - Ты будешь на четвереньках бегать по кругу на цепи, и вполне можешь в момент удара прыгать вперёд. Этим ты можешь сделать удар слабее хотя бы вдвое! Разумеется, если ты не окончательный тюлень и пентюх! Как только ожгу тебя первый раз - так и поскакал вперёд! - И она, держа цепочку вытянутой рукой, пару раз щёлкнула в воздухе и затем резко щелканула по Олежкиной попе. Отчётливый трескучий шлепок, он вскрикнул и дёрнулся вперёд. Но поскольку руки у него были скованы, бедняга как бы споткнулся о них и ткнулся лбом в землю. Девки чуть не попа́дали от смеха, а Лера, пока Олежка вставал, успела ещё раза четыре или пять хлестнуть его. Удары этой плетью были чрезвычайно болезненны, и под ними он терял координацию и опять падал на локти, не успев подняться на скованные руки.

- Слабачок! Не может подняться рывком вверх! - усыхали со смеху девки.

С огромным трудом Олежка всё-таки встал на руки, но "браслеты" наручников причиняли такую боль, что он снова рухнул. А бич, посвистывая, жалил его израненную попу под смех девок.

- Э, да он как упавшая на льду корова! - приседая почти до земли, сквозь смех вопила Марина.

- Перевернулась на спину черепаха! - визжала Вероника.

А Лера с каким-то весёлым озорным и в то же время злым задором, сузив смеющиеся глаза, во весь мах с трескучими щелчками нахлёстывала то по одной, то по другой половинке попы барахтающегося на земле вскрикивающего Олежку.

Лишь под самый конец её очереди он сумел-таки встать на четвереньки, и только хотел сделать какой-то прыжок вперёд, как Лера дёрнула за цепочку и Олежка опять плюхнулся наземь.

- Ча-аво скачешь? От те напоследок! - и она добавила ещё один, двадцать первый удар. Затем отсмеявшись, передала цепочку и бич Веронике. Та подождала, пока Олежка поднимется на все четыре точки, широко размахнулась и с быстрой протяжкой стеганула его. С пронзительным вскриком он прыгнул, по-заячьи, бросив ноги к самым рукам и затем выбросив вперёд руки. Но когда бедняга приземлился на руки, туго защёлкнутые наручники так врезалась в запястья, что он не сумел удержаться, постарался подкинуть вверх плечи, но причинил себе ещё бо́льшую боль, и упал - сначала на локти, а потом и вовсе опрокинулся набок. Визжащие от смеха девки подпрыгивали, притопывали ногами, подзадоривали Веронику, но та дождалась, когда Олежка станет подбирать колени, и вот тут-то начала хлестать! От пронизывающей огнём боли он громко и тонко завыл, и подскакивая на коленях и на локтях, попытался хотя бы ползти, подёргивая попой. Кожа на ней горела ещё после вчерашней порки крапивой, это жжение стояло и внутри, словно там пылала какая-то топка, а тут и бич добавлял всё новых и новых мучений.

Вероника тоже влепила ему ещё и двадцать первый удар.

- Когда будем драть за побег, от меня получишь двойную порцию! Кнутом! За то, что облил мне руку из своей жопы! - предупредила она Олежку, перепоручая его Марине. Та присвистнула, и как только он приподнял попу, ожгла по всей её ширине.

Под градом насмешек, глумливых шуток и смеха Олежка старался как-то перемещаться, но если у него что-то и начинало получаться, Марина рывком за цепочку валила его набок, и пока он барахтался или полз на животе, нещадно стегала, а подруги изощрялись в перлах низкопробного "юмора"...

Точно так же получилось у него и когда за дело принялась Женька. Под хлёсткими обжигающими ударами Олежка вертелся ужом, извивался, подпрыгивал на животе, но бич настигал его, на попе вздувались и вздувались багровые рубцы, а девчонки покатывались со смеху, осыпая Олежку самыми обидными и презрительными прозвищами и эпитетами. Встать на колени он также не мог из-за жуткой боли при ударах, а Женька старалась поймать момент, когда он вздёргивал вверх попу чтобы стегануть навстречу для усиления удара.

Порка закончилась, но девчонки ещё несколько минут истерически хохотали, только что не садясь на землю, усиливая своё веселье потоками не блещущих остроумием грязных шуток и оскорбительных реплик. Олежка, измученный, лежал на земле, не веря, что издевательство закончилось. Но вот девки, наконец отсмеявшись, ещё булькая смешками, рывком за цепочку и наподдав пинком заставили его встать - "Разлёгся! Или ещё захотелось добавки? Розгами!".

На четвереньках Олежку поволокли в беседку. Заставили отряхнуться спереди - "Ему, как всякому порядочному поросю, нравится чесать пузо о землю!".

- Садись верхом на скамейку, и ляг животом! - прикрикнула Лера.

Олежка сразу понял, что собрались делать девки. Он подобрал колени вперёд, упирая ими в нижнюю плоскость скамьи.

- Ты глянь-ка, как сразу поумнел! Читает мысли госпожей! - воскликнула Женька.

- Это всё кнут животворящий! Розга, она бьёт, да костей не ломает, ум вострит, память возбуждает, да волю злую во благо преломляет! Ремень разум в голову вгоняет, к послушанию наставляет! - сквозь смех проговорила Марина цитату из старинного "Букваря".

Продолжение следует...