— Может подымимся? — интересовался Сергей.

— Здесь! — прошептали пухлые губы, раздавливая Сергея всем своим естеством.

— Хорошо! — соглашался он, принимая её поцелуи, горячие губы, неторопливые на настойчивые руки, вновь расстёгивавшие рубашку, шарившие по его груди, спускавшиеся вниз.

Он не возражал. Напротив. Темнота подъезда, старые богом и всеми забытые в это время суток лестничные Марши со своими закутками и нишами. Тишина и спокойствие, которые в любой миг могли быть прерванными случайным прохожим. Но ни её, и уж тем более, ни его это обстоятельство ни сколько не смущали. Их тяжелые неравномерные дыхания сливались в унисон, горячие губы терзали друг друга, руки опустошали тела, оставляя одежду висеть гроздями на полуобнаженных телах. Её громадная грудь, уже единожды принявшая его член, выдавалась вперёд, касаясь его груди, отвечая на его прикосновения. Громадные соски вновь заняли свое вертикальное положение, словно громадные иглы то и дело покалывая его грудь.

Её бедра, теперь уже свободные, венчались каймой болтавшихся где-то внизу брюк, ноги готовы были разойтись в тот момент, а место их схождения напоминало что-то невообразимое по своим размерам и степени возбуждения, выдаваясь вперёд громадным возвышением из которого, подобно лепесткам неимоверных размеров розы, выплескивались на свет неровные края возбужденных и налитых влагой половых губ.

Собственно, на все это спровоцировала Сергея она, переступив лишь порог Темного подъезда. Уж что ю руководило — возможно, тяга к подобному сексу, возможно избыточное возбуждение, которое просто не могло быть терпимым до входной двери, возможно ещё какая причина, но она с ходу форсировала события, взяв все в свои руки и потребовав от Сергея компенсации двух минетов, которыми он был уже удостоен.

Жадно впившись в его губы, охватив его голову своими руками, упиралась иглами сосков о его тело, она совершила всего лишь одно движение, один нажим на затылок, чтобы он все понял. Чтобы он спешно пошел вниз. Чтобы его язык, его губы, его руки, все его естество не оставили на своем пути ни миллиметра её тела не тронутым, девственным и возбужденным.

Он ласкал её шею, опускался вниз, падал меж необъятных горячих шаров, покрывал их поцелуями, покусывал соски, мял, толкал, пробегал языком, нежно касался губами, чтобы спустя пару минут устремиться низ, к её пухлому без складок животу, чтобы найти на нем пупок, пройтись по поверхности вдоль и поперек, чтобы заставить её дрожать и шептать неприличности… И уже после того, доведя даму едва ли не до исступления, наконец-то спуститься вниз, к тому самому месту схождения (или расхождения, как кому привычней) ног, её пухлых и призывных ног, чтобы тут же прикоснуться, заставить дрожать, тяжело дышать, издавать тяжелые сдавленные стонущие звуки, чтобы наконец-то добраться туда, куда стремилось все его естество!

И он поглотил все, что только мог поглотить. Его губы втягивали в себя весь телесный массив, проникали меж губ, играли ими, дразнили, ласкали. Его язык рвался вовнутрь, по теплым и влажным от возбуждения внутренним стенкам, достигал своей цели, разворачивался во весь оперативный простор и уже ей, особе, некуда было деться, так как его руки плотно сжимали её ягодицы, губы поглощали всю возвышенность, язык гулял столь вольно, что она порой даже не отдавала себе отчет где он — вот только что он терзал её бугор, превратившийся в гору, но тут же она ощущала его на своих больших, Сергей бы сказал — громадных, половых губах, а спустя миг язык уже расталкивал малые, не особо уставшие в размерах большим, губы, дабы…

Дабы доставить удовольствие. Удовольствие как ей, стонущей, едва держащейся на ногах, вцепившейся ему в волосы и исходящей влагой, похотью и доступностью, так и ему, желавшего это тело, эти ноги, эти ягодицы, грудь, живот, все её холмы, возвышенности и впадины. Он желал её всю, целиком и без остатка. Это тело его возбуждало и тело отвечало ему взаимностью, дрожью, словами поддержки и наставлений. И он не сдавался… А она лишь заводила, грозя своими вскриками пробудить интерес всего подъезда.

***

Они сидели прямо на бетоне. Сидели как есть, подстелив наспех сброшенные одежды и курили. И лишь блуждавшие огоньки их сигарет выдавали в этой кромешной темноте присутствие чего-то живого, уставшего и, похоже, ни куда не спешащего.